Данный текст представляет собой перевод манифеста Бенджамина Нойза впервые опубликованного в 11 выпуске сетевого журнала Sans-philosophy.net. Нойз занимается исследованием современной философской мысли, лакановского психоанализа и авангарда. Он автор книг: "Жорж Батай: критическое введение", "Культура смерти" и "Упорство негативности".
(1) Мы объявляем войну Богу и Государству, альфе и омеге философии и мира во имя анархии-без-анархизма. Мы радикально антиномичны: мы отказываемся от закона во всех его формах, в том числе в форме ускользания от него. Именно это делает нас анархистами. Быть анархистом значит отрицать анархизм как жалкий дискурс «радикальной оппозиции». Все, что он предлагает это иная мудрость, а мудрость всегда таит в себе господина. Анти-политика анархии-без-анархизма не существует, но утверждается в повторении абсолютного разрыва с миром и его законом. Анархистский инвариант – это Аламут, Мюнцер и другие неизвестные и безымянные точки этого разрыва.
(2) Мы еретики, богоотступники, лже-мессии, безбожники, нигилисты и дезертиры, непосредственно живущие вне закона на поверхности земли. Везде сегодня мы видим как левацкая философия «пришивает» себя к религии под знаком теологии. Наша ересь нападает на этот «шов», используя религию как следствие всех разрывов с миром и его законом. Мы, как восхитительно сказал бы Батай, а-теологичны.
(3) Мир всегда дисциплинирован и организован, даже в самом режиме его видимости, в его воображаемой конфигурации. Затем это воспроизводится на каждом уровне власти. Её монотонность предлагает нам всегда один и тот же мир: иерархичный, упорядоченный, сегментированный, регламентированный, и законный (даже если это всего лишь закон стоимости). Мы не дисциплинированны и организованны.
(4) Это воспроизводство организации и дисциплины становится еще смешнее из-за существования «революционных организаций». Комедия становится особенно очевидна сегодня, когда бывшие марксисты осваивают жизнь без «партийной формы», то есть то, о чем анархисты говорили много-много лет назад. Фарс вызван тем фактом, что радикальные политики не могут отказаться от фигуры восставшего — этого наследства организаций. Лишенные партии они сохраняют фигуру отчужденного восставшего, играющего отведенную ему роль активиста. Таким образом, воинствующая модель обеспечивает необходимость дисциплины, требует от людей соответствия фантазматической конструкции «радикальной политики». Мы отказываемся от соответствия репрезентации и мы не будем играть отведенную нам роль.
(5) Конечно, мы хорошо знаем, что философы и политики, если мы можем отделить их друг от друга, осудят анархию-без-анархизма как спонтанную, волюнтаристскую, ультра-левацкую, инфантильную и эпатажную концепцию. Их осуждение свидетельствует только о том, что она не может быть признана по законам дискурса, то есть законам видимости. Мы не боимся предсказуемой реакции психоаналитиков, которые нашли бы наше восстание параноидальным, бредовым и эдипальным. Ведь они никогда не понимали восстания Шребера: его выбор состоял в том, чтобы стать шлюхой Бога, а не представителем закона. У этой полиции духа призрак анархии вызывает страх: тоталитаризма, терроризма, невоздержанного мистицизма. Но это всего лишь идеологические режимы анархии, те видимости, которые ей придает власть. Мы предпочитаем иметь веру в тотальное восстание без страха тоталитаризма. Все, что может представить себе власть это апокалипсис, избавляющий мир от людей, но не от самой власти. Наш апокалипсис – это инвариант вычитания из мира и его власти. Мы не требуем признания от философии или любого другого дискурса, и, если мы используем концепты философии, политики и психоанализа, то только для того, чтобы направить их против их самих. Наше безразличие миру не поддается искушению дискурса.
(6) Это безразличие определяет себя как пролетарский аскетизм. Было бы ошибкой видеть в нем дух самопожертвования, проповедуемый менеджерами Капитала, или постоянную болезненность философии. Скорее, это работа по отделению, которая ищет и уничтожает все инстанции посредничества, особенно изначальное посредничество денег как всеобщего эквивалента. Если понятие духовной нищеты имеет смысл для нас, то он заключается в деконструкции денег как посредника.
(7) Мы также уничтожаем посредничество власти внутри нас: страх смерти, принуждение к сексуальному и социальному воспроизводству и все приманки желания. Такое уничтожение – это не проблема осуществления воли, но самокритика, ломающая все плотские привязанности. Мы уничтожаем волю, потому что она всегда привязывает нас к миру как месту ее осуществления.
(8) Онтология – это философский оператор власти и ее закона – последняя инстанция привязанности к миру. Всех идеологов современного антикапитализма и их движения можно представить «переосмысленными» спинозистами: их онтология – это реактивная конр-идеолоия. Эта контр-идеология противопоставляет учреждающей власти множеств, учрежденную власть Государства и Капитала. Нам остается только решетка власти самой по себе и линии ускользания от нее. Мы отказываемся от шантажа онтологии, поскольку свобода не сводима к бытию. Свобода – это свобода атаковать власть в каждой ее точке, не во имя какой-то иной власти и не во имя её изнанки: сопротивления. Почему мы должны дать нашей атаке имя? Вытесненное из символического возвращается в реальное, но не как психоз, а как реальное восстание.
(9) Это возвращение в реальное не имеет отношение к практике, которая всегда остается слишком «мирской». Как кратко выразился по этому поводу Райнер Вернер Фассбиндер: «мы не бросаем бомб, мы теоретизируем».
(10) Анархия-без-анархизма это ничто – ничто, кроме серии возобновляющихся именований серии разрывов
Примечание редакции www.avtonom.org . Данный материал не во всем соответствует позиции Автономного Действия. Данная статья выражает только мнение ее автора.
Добавить комментарий