Нет ничего удивительного в том, что в США — в стране, где практически отсутствует подлинная левая политика — движение «Оккупируй Уолл-стрит» (наиболее динамичное американское социальное движение за последние десятилетия) быстро разрослось и вышло «на передовую» национальной политики, вызвав настоящую волну либеральной эйфории. Как я уже отмечал в своей статье «Переводя анархию: анархизм и Оcuppy Wall Street», это движение никогда бы не достигло таких масштабов, если бы оно не резонировало с тем массовым отчаянием, которое распространилось в леволиберальных и прогрессивных кругах после того, как оказалось, что Обама не станет «спасителем левых» и не оправдает тех надежд, которые на него столь опрометчиво возлагали в 2008-м.
Однако именно поддержка либералов, оказанная движению (в центре которого находились группы анархистов, антикапиталистов, антиавторитариев, нацеленных на движение по пути автономии, прямой демократии, неучастия в выборах, классовой борьбы и прямого действия) придала ему такую популярность и радикальность. Без анархистов это движение было бы не столь эффективным, а без либералов оно не привлекло бы столько внимания. Предоставляя либералам и прогрессивным кругам возможность участвовать в анархистской практике, движение Occupy внесло существенный вклад в развитие антиавторитаризма в США и за их пределами.
Однако наиболее опасные тенденции — это как раз заражение либеральными взглядами радикально антикапиталистических сетевых организаций. Нет, я в данном случае не говорю даже о попытках повернуть Occupy в сторону «голосуй за Демократическую партию» или «выдвигай кандидатов от Occupy на местных выборах». Я не говорю и о попытках превратить движение в некую новую политическую партию хиппи, которая «нарушит все правила». Нет, все эти тенденции всегда оставались где-то на периферии, к ним внутри движения выработалась даже аллергия, поскольку от них изначально несло трупным ядом участия в выборах. Я имею как раз в виду те пусть и непризнанные, но глубоко впитавшиеся взгляды, зараженные либерализмом уже по причине того, что мы постоянно пребываем в капиталистическо-индивидуалистической атмосфере, господствующей в США. И, думаю, что исследование хотя бы некоторых из этих тенденций (поскольку время и место не позволяют завершить этот список) поможет сопротивляться таким тенденциям в будущем.
1. Либеральное либертарианство
Что получается, когда некий активист частично усваивает искаженный контр-культурный антиавторитаризм, не избавившись при этом от глубоко укорененного либерализма? Правильно, получается либеральный либертарианец. Либеральный либертарианец — это человек, который уже достаточно много узнал о негативных последствиях принуждения и практике исключения для того, чтобы отвергать авторитарные организационные структуры, однако он воспринимает их в индивидуалистическом ключе, поэтому зачастую отвергает даже структуры прямой демократии и не приемлет коллективные попытки обуздать излишне буйных индивидуумов, пытающихся полностью сорвать ассамблеи, собрания, акции и любые другие проявления коллективных действий.
Вот, например, на ассамблее из 200 человек один человек начинает вне очереди кричать что-либо, никак не связанное с обсуждаемой темой и игнорирует призывы других отойти и не мешать им обсуждать данный вопрос. А если такое происходит довольно часто и доходит до того, что многие просто предпочитают уйти из движения, чем и дальше терпеть подобное? Кроме того, если известно, что в движении присутствует масса агентов и провокаторов (внедренных капиталом или государством)? В таком случае большинство людей согласится с каким-нибудь планом действий, которые не позволят одному человеку сорвать работу сотен других. Но не либерал-либертарианец.
Либерал-либертарианец, скорее, предпочтет, чтобы всё коллективное движение со скрипом остановилось, чем даст «замолчать» одного человека по какой бы причине и в каком бы контексте это ни происходило. Либерала-либертарианца не волнуют коллективная власть, он стремится лишь к индивидуальной самореализации.
Взять, например, хотя бы цитату Чарльза Эйзенштайна, автора книги «Священная экономика», использованную в трейлере фильма «Occupy love»: «Цель этого движения не в том, чтобы 99% победили и свергли 1%. Вы знаете, что будет потом: 99% создадут свой 1%. Цель не в этом». То есть вместо экспроприации собственности правящего класса, которая нажита ценой крови миллионов человек, либерал-либертарианец просто хочет, по сути, больше эмоционального общения.
Если такие взгляды начинают заражать организационные собрания, то результат возможен самый негативный, если, конечно, не выработать процедуру и методы принятия решений, направленные против разрушительного действия либерального-либертарианства.
2. Нейтральный результат
Либерал-либертарианство реакционно, поскольку оно даже не предполагает трансформации самой экономической и политической системы. Вместо этого, оно стремится к более аутентичной реализации популярных либеральных принципов. Таким образом, если либералы из Демократической партии на самом-то деле не ценят свободу слова, то либерал-либертарианцы (в союзе с леволибералами и представителями прогрессивных кругов) зачастую не видят ничего более важного, кроме создания зон свободы слова, где традиционные либеральные ценности могут быть полностью реализованы. Этот принцип распространяется даже на тех, кто на словах отвергает само движение Occupy, а в случае с движением Occupy Торонто может доходить даже до присутствия нацистов. На одном из собраний группа организаторов Occupy Торонто как-то рассказывала о том, как их лагерь протеста буквально разделился на две части по вопросу: стоит ли предоставлять нацистам «свободу слова» в рамках движения.
Однако, что еще хуже, заложенная в основу либеральная политика негативно воздействует на сами перспективы организации политической борьбы; доходит вплоть до того, что некоторые активисты считают проявлением угнетения даже разработку тактического направления или политической повестки. В результате мы получаем нейтральный результат. Согласно принципу нейтрального результата, любое политическое направление какой-либо группы или сообщества в сущности равно любому другому направлению. В данном случае принимается либертарианский акцент на автономии и децентрализации, однако левое либертарианство выхолащивается, лишаясь содержания, и сводится сугубо к невмешательству (в буквальном смысле) как основному принципу левой политики.
Мне как-то довелось слушать на Occupy одного парня, который честно заявлял, что он хотел бы создать антикапиталистическое анархическое общество, но если какое-нибудь другое общество вдруг захочет капитализм, то пусть так и будет, поскольку он не намерен «навязывать» свое «мнение» другим. Сама политика сводится к атомизированным мнениям, просто «плавающим» в таком вот пруду «свободы слова». И раз уж каждому предоставляется возможность выразить себя, то, значит, результат этого выражения и считается «демократией».
В чем-то, конечно, такой подход является следствием осознания того, что активисты и организаторы не должны указывать другим сообществам и группам, что им делать, а должны вместо этого совместно работать с ними и двигаться по пути к коллективному освобождению. Хотя антиавторитарные взгляды и отвергают иерархические организации, они не отрицают коллективных устремлений, коллективно выработанных планов — солидарность ведь не пустой звук. Подлинная революционная солидарность выдерживает баланс между продвижением собственной антикапиталистической и антииерархической политики и признанием того факта, что все эти идеи и ценности должны не навязываться, а добровольно приниматься. Принципы нашей политики должны предполагать нормативный антиавторитаризм, чтобы избежать либеральной недееспособности, к которой приводит политика нейтральности.
3. Опиум виртуального коллективного содружества
Исторические движения, возникшие в 2011-м, зачастую сводились к вопросам о технологиях. Как писала New York Times и многие другие издания, Египетская революция «началась с Фейсбука», в частности с действий проживавшего заграницей менеджера компании Google. А уже затем «пузырь, раздувшийся в сети, лопнул, и всё выплеснулось на улицы». К тому же, как считают сторонники этой версии, SMS и Твиттер тоже сделали возможной столь массовую мобилизацию. Хотя я и не пытаюсь преуменьшить важность всех этих инноваций в коммуникационных технологиях и их воздействие на политику (ведь здесь достаточно вспомнить о появлении печати, газет, телеграфа и социальных медиа), однако фетишизация новшеств чрезмерно раздувает важность таких технологий, как социальные медиа, преуменьшая при этом не столь новые и не столь часто мелькающие в заголовках газет, однако гораздо более важные компоненты борьбы.
Иными словами, утверждать, что египетское сопротивление «выплеснулось на улицы» — это значит упускать из виду тот факт, что оно уже существовало на улицах, на рабочих местах, в домах, в жилых кварталах, мечетях и церквях — задолго до создания групп в Фейсбуке. Да, несомненно, социальные медиа стали катализатором протестов на Ближнем Востоке, в Северной Африке, Южной Европе, США и в других странах. Однако уделяя столько внимания одному катализатору, мы не только игнорируем все прочие катализаторы, но и как бы затушевываем необходимость наличия определенных социальных и экономических условий, которые являются первопричиной, катализирующей протесты. Все эти условия порождаются отнюдь не в киберпространстве. Излишний акцент на социальных медиа отвлекает нас от той живой динамики реальных сфер коммуникации людей, а также подспудно продвигает либеральные рецепты решения политических проблем. И тогда политические перемены становятся преимущественно вопросом распространения изолированных идей, которые должны принять к сведению атомизированные индивидуумы, то есть речь в данном случае идет, скорее, не о коллективной низовой организации и необходимости заставить тех, кто нас угнетает, признать нашу силу. Как я уже говорил, мы имеем дело с некой вариацией того, что я называю «идеей мотора истории»: представлением о том, что перемены следуют за самим фактом вхождения достаточно большого количества людей в контакт между собой, при этом трансформирующая идея как бы выпадает из контекста.
В парке Zuccotti осенью 2011-го было много людей, полагавших, что если мы просто сможем озвучить идею Occupy для достаточно большого количества людей, то они просто обязаны будут присоединиться к нам по причине очевидной правоты самой этой идеи. Однако несмотря на то что идею Occupy распространяли повсюду и повсеместно — одного лишь этого оказалось недостаточно — отсутствовала налаженная связь с конкретной борьбой. Многие либералы утверждают, что всё что нам нужно — это прийти к неким правильным идеям о том, как «исправить мир». Но только на публикацию такого рода визионерских идей одной бумаги было изведено столько, что ради этого пришлось вырубить целые леса. Нам не нужна другая идея, нам нужна сила, чтобы реализовать старую. Хотя социальные медиа и круглосуточные телеканалы ускорили распространение Occupy по всей стране и миру, но они стали продвигать это движение еще до того, как оно смогло окончательно определиться с принципами своей организации, что является изначально необходимым фактором для того, чтобы затем суметь инкорпорировать в движение тысячи новичков. Мы постоянно вынуждены были догонять, пытаясь поспеть за раскруткой этой темы в новостях, а затем после ошеломительного взлета последовал столь же резкий спад: медиа переключились на новую актуальную тему. В этом смысле само движение было чем-то вроде поп-сенсации типа Gangnam Style корейского исполнителя PSY. Какой-то период времени чуть ли не каждый пел эту песню и танцевал под нее (даже с некой ироничной отрешенностью). И точно также многие толпами приходили в парки и на площади Occupy только, чтобы потом как-нибудь сказать своим внукам, что они тоже участвовали в Occupy. Однако уже через пару месяцев (когда мода прошла) каждый, кто напевал Gangnam Style (или пытался организовать мероприятие в рамках движения Occupy) считался безнадежно отставшим от времени. Следовательно, одной из наиважнейших для нас задач является необходимость построения крепкого социального движения, которое сможет пережить неизбежное снижение внимания со стороны медиа.
4. Сквозь призму исследования общественного мнения в ходе акций
Мейнстрим-медиа, освещающие политические демонстрации, считают их чем-то вроде исследования общественного мнения, показывающего, что именно определенный сегмент населения думают по данному вопросу. Либералы обычно считают, что единственная цель демонстраций — возможность сделать публичное заявление, адресованное законодателям. Если правительство удовлетворяет требования демонстрантов, то это считается их успехом, а если нет (в большинстве случаев) — поражением.
И если совсем уж заядлый сторонник выборов не в состоянии увидеть, что основная роль демонстраций — служить катализатором организации общества вокруг определенного вопроса, то призма «исследования общественного мнения» воздействует уже не только на представителей медиа — через нее смотрят и активисты, оценивая явку на акцию. И поскольку многие наши мероприятия обычно не пользуются такой популярностью, как Occupy, то сам факт столь огромного количества людей способствовал тому, что активисты стали оценивать толпу сугубо в количественных параметрах, не анализируя при этом, что это были за люди, что вывело их на улицы и кого они привели с собой.
Успешные движения организуют не разношерстную публику, собравшуюся без какого-либо контекста. Они организуют жильцов домов, мигрантов, рабочих, заключенных, членов определенного сообщества на основе тех вопросов и проблем, которые тревожат данную конкретную группу в повседневной жизни. По этой причине и толпы людей, пришедших в лагерь Occupy, разошлись столь же быстро, как и собрались: это движение не было в достаточной степени связано с их повседневной борьбой.
Для некоторых «нью-эйдж»-либералов это, собственно, и не важно, поскольку они сквозь призму своей политики постидентичности видят лишь единообразное море человечества. И неприязнь либералов к группам, базировавшимся на вопросах идентичности, проявлялась неоднократно: в частности в противодействии формированию «ассамблеи цветных». Либералы старались продвигать концепцию «плавильного котла», политики безыдентичности, рассматривающей каждого просто как участника Occupy.
Если либеральная точка зрения требует от людей, чтобы они забыли о своих специфических проблемах и фактах угнетения, сплотившись вокруг искусственно созданного единства, ориентированного на проблемы наиболее зажиточных представителей движения, то революционная точка зрения говорит о том, что люди сами должны найти путь друг к другу и коллективной борьбе, чтобы сформировать сети солидарности из разноплановых проявлений сопротивления.
5. Миф о дезинформированных полицейских — таких же представителях 99%
Джон Стейнбек как-то писал: «Социализм не мог укорениться в Америке, потому что бедные считают себя не эксплуатируемым пролетариатом, а миллионерами, у которых просто возникли временные проблемы». Я бы к этому еще добавил: «Противодействие полиции никогда не могло укорениться в Америке, потому что люди смотрят на полицию не как на вооруженных охранников капитала, а как на временно заплутавших рабочих». Конечно, как Стейнбек несколько недооценивал перспективы социализма в Америке, так и я недооцениваю противодействие полиции в Америке, в особенности в районах проживания цветных представителей рабочего класса.
Тем не менее, по сравнению с другими странами мира, в США ощущается недостаток как просоциалистических, так и антиполицейских настроений.
Если вы посетите какую-нибудь демонстрацию даже «мейнстрим-левых» Латинской Америки или южной Европы, то там обычно всегда можно услышать достаточно нелестные эпитеты в адрес полиции, которые подхватывает и скандирует толпа демонстрантов. А на Occupy даже если коп кого-либо избивает, а вы крикнете «fuck you» этому копу, то это неизбежно вызовет гнев нескольких протестующих, причем в основном белых протестующих.
И основная причина такого отношения — ошибочное представление о том, что полиция тоже являются частью 99%. Объем данной статьи не позволяет начать здесь полноценную дискуссию об ограниченности понятия 99% и связанных с ним проблем, но достаточно сказать, что «99%», как и «рабочий класс» в политическом лексиконе, скорее, являются просто нормативным выражением, а не характеризующим термином. Таким образом, хотя полиция получает и меньше, чем 1% богатых, но сама мотивация действий сводится к стремлению противодействовать политическому продвижению рабочего класса. Современная полиция возникла все-таки из патрулей работорговцев Юга и самой необходимости подавлять выступления рабочих. Нам следует избавиться от этой либеральной идеи, гласящей, что если достаточно четко объяснить свои беды полицейским, то те не будут нам проламывать головы. Хотя в некоторых отдельных случаях полицейские и могут осознать реакционную сущность своей профессии и уволиться из полиции, но их тут же заменят другими выходцами из рабочего класса, которые ищут работу, социальные гарантии или стремятся получить власть. Таким образом, если уволятся одни полицейские, то это никоим образом не повлияет на саму структуру правоохранительных органов — охранников правящего класса. А просто урезонить правящий класс невозможно.
Движение Occupy никоим образом не угрожало правящему классу, однако, несмотря на то, что оно придерживалось тактики ненасилия, оно все равно сталкивалось с систематической жестокостью. А теперь представьте себе, что полиция сделала бы, если бы нам удалось создать действительно мощное антисистемное движение. «Черные Пантеры» когда-то испытали это на себе.
***
Если не обращать внимания и «запустить» все эти либеральные тенденции, то мы останемся с активистами, отвергающими коллективные политические устремления и предпочитающими, скорее, отдельное личное мнение. Нам придется затрачивать массу времени для того, чтобы распространить все эти отдельные разрозненные мнения в сети, и происходить это будет, конечно, в ущерб реальному межличностному общению. Таким образом, окажутся заблокированными все попытки продвигать единую борьбу, оказывать противодействие тем, кто внедряется в движение и пытается сорвать мероприятия. Нам придется, таким образом, игнорировать конкретные особенности системы угнетения и защищать полицию, даже когда она атакует мирных демонстрантов. Те, кто поддался влиянию либеральных тенденций, противодействуют процессу формирования власти во имя постмодернистской оппозиции гегемонии, одновременно, однако, лишая различные формы борьбы самой способности и готовности противостоять угнетению.
Вместо этого нам необходимы группы, движения и проекты, которые укрепляют реальные межличностные связи в жилых кварталах, многоквартирных домах, на рабочем месте и в сообществах. Такого рода группы и движения не должны растрачиваться на вопросы о том, сколько у кого подписчиков в аккаунте Твиттера. Мы должны противодействовать попыткам отдельных людей навязать свои приоритеты всем остальным во имя индивидуальности (в конце концов, свободное объединение людей предполагает и возможность их свободного разъединения). Мы должны использовать долговременные организационные структуры, созданные таким образом, чтобы они смогли противостоять вторжению извне.
И даже признавая важность определенной сдержанности и самоанализа, мы не должны бояться продвигать свои принципы перестройки общества. Если считать призывы к созданию мира без голода и ненависти всего лишь частными «мнениями» равными капиталистическим призывам усилить неравенство и бросать больше людей за решетку, то мы, таким образом, попадем в либеральную ловушку и уступим нашим противникам в борьбе. Успешная борьба требует антиавторитарной нормативности, отрицающей столь ненормальное либеральное положение, согласно которому точка зрения угнетателя равна точке зрения угнетенного.
Марк Брэй
Источник: Roarmag
Перевод: Дмитрий Колесник
Добавить комментарий