Публикуем мнение председателя Межрегиональной правозащитной ассоциации «Агора» Павла Чикова об ошибках которые допустила защита Максима Лузянина и на что теперь рассчитывать другим узникам по «Болотному делу».
Мало, кто осознает, но в уголовном процессе есть место для математики. Вот Максиму Лузянину суд по «Болотному делу» назначил наказание 4,5 года (54 месяца) лишения свободы в колонии общего режима. Задержан он был 28 мая, значит, почти 6 месяцев уже отбыл. Поскольку право на условно-досрочное освобождение у осужденных по тяжким статьям (где максимальный срок наказания до 10 лет) возникает по отбытии половины срока, то в августе 2014 года он получит право ходатайствовать об освобождении.
И Лузянин, и его адвокат Сергей Шушпанов с момента его задержания выбрали явно продуманную тактику, старались дистанцироваться от других фигурантов дела и от публики. На первый взгляд, они правы. При наличии сильных доказательств, к коим относятся видеозапись действий, аудиозапись разговора, биологические следы жертвы на вещах подозреваемого и так далее — зачастую артачиться глупо. В этих обстоятельствах признание вины, сотрудничество со следствием, принесение извинений с упором на смягчающие обстоятельства и рассмотрение дела в особом порядке может быть оптимальной позицией.
Тем не менее, несколько важных моментов Лузянин с адвокатом, на мой взгляд, не учли.
Во-первых, они не учли публичность процесса. К делу изначально приковано большое общественное внимание. В первые месяцы оно явно проигрывало в этом смысле делу Pussy Riot, но в последний месяц наряду со связанным с ним делом Удальцова-Развозжаева-Лебедева вышло на первый план. Тактика тотального молчания может быть хороша какое-то время, но отказ публично высказать позицию и объясниться в случае с Лузяниным неизбежно привел к сомнениям в искренности и домыслам. Поползли слухи о данных им показаниях на «организаторов» беспорядков на Болотной. Личность Лузянина осталась неизвестной и непонятной широкой публике — ранее судимый за вымогательство бизнесмен-культурист из Подмосковья, в мотоциклетной маске душащий полицейского на протестной акции явно не вписывается ни в один из образов нового российского протестного движения. В итоге публика очевидно не испытывала особых к нему симпатий.
Во-вторых, защита Лузянина не учла значение первого приговора для всего «Болотного дела». Каждому без исключения обвиняемому по делу предъявлено обвинение в причастности к массовым беспорядкам (ст. 212 УК РФ) — кого-то, вроде Марии Бароновой, обвиняют в призывах к ним, неких неустановленных товарищей — в их организации, а большинство — в участии. Кроме того, основной массе «участников» вменяют еще и насилие в отношении представителя власти (ст. 318 УК РФ). Некоторые из них, например, Андрей Барабанов или Александра Духанина, вину в насилии признают. Но ни один из них, кроме Максима Лузянина, не согласен с обвинением в массовых беспорядках.
Когда дело Лузянина Следственный комитет выделил в отдельное производство, стала понятна тактика следователей. Уверен, что они рассуждали следующим образом: «Пропускаем вперед Лузянина с сильной доказухой, в «сознанке» и на особый порядок. Суд признает факт массовых беспорядков, мы ссылаемся на установленный приговором факт при доказывании вины других». Не удивительно, что ровно с этого момента торпедирование признательной позиции и тактики СКР стало основной задачей некоторых адвокатов. Прежде всего это касается защитников того же Барабанова, ведь Лузянин душил и завалил того же омоновца, в ударе ногой которого сразу после его падения обвиняют Барабанова. Если Лузянин признан судом виновным в причастности к массовым беспорядкам, то какие шансы отвергнуть это обвинение остаются у защиты Барабанова?
В-третьих, адвокат Лузянина переоценил возможности особого порядка. Чтобы уголовное дело рассматривалось в особом порядке, нужно согласие следователя, прокурора, потерпевшего и просьба самого обвиняемого. В таком случае суд всегда выносит обвинительный приговор, а вот наказание не может превышать двух третей максимальной планки, предусмотренной соответствующей статьей УК. Но в переговорах о наказании судья не участвует.
Сколько бы следователь или прокурор ни «гарантировали» условное или «ниже низшего», их обещания ничего не стоят, поскольку даются без судьи. Для Лузянина, у которого по ч. 2 ст. 212 максимальный срок 8 лет, а по ч. 1 ст. 318 — 5 лет, действует правило сложения наказаний. А это значит, что максимальная планка, от которой считаются 2/3 — это 13 лет. Получается, что при особом порядке Лузянин мог рассчитывать на наказание до 8 лет и 8 месяцев. Понятно, что ни один обвиняемый по «болотке» не согласился бы на это в обмен на признание вины. Но любой меньший срок зависел полностью от усмотрения судьи и тех, кто стоит за его спиной в совещательной комнате.
Хитрость особого порядка еще и в том, что ни одно классическое основание для обжалования его неприменимо. УПК прямо запрещает обжаловать такой приговор, ссылаясь на несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела, установленным судом первой инстанции. Защита может лишь уповать на нарушения УПК, УК и на несправедливость приговора. Поэтому на особый порядок идут, не рассчитывая на его последующее обжалование. Поскольку защитник Лузянина сразу после оглашения приговора заявил о таком намерении, исход, похоже, оказался не таким, о котором договоривались. Не стоит рассчитывать и на Струсбург, куда намерен пожаловаться адвокат Лузянина. Признание вины по уголовному делу фактически исключает возможность утверждать о нарушении права на справедливый суд в Европейском суде по правам человека. Исключением может быть лишь доказанный факт принуждения и пыток, который, если об этом станет известно, взорвет общественное мнение не хуже истории Развозжаева.
О том, что Лузянину не стоило рассчитывать на условный срок при выборе особого порядка, свидетельствовала и статистика. Как следует из исследования петербургского Института проблем правоприменения «Порядок особый – приговор обычный: практика применения особого порядка судебного разбирательства (гл. 40 УПК РФ) в российских судах», доля дел, проходящих по особому порядку в России, сегодня очень высока. За первое полугодие 2011 года 54,7 % дел были рассмотрены в особом порядке. Исследователи провели анализ 10 000 приговоров 200 районных судов по трем статьям Уголовного кодекса (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, кража и хранение наркотиков). Согласно результатам исследования, если обвиняемый был под стражей на стадии следствия, вероятность условного срока для него от выбора особого порядка практически не меняется. Особый интерес представляют данные о том, как выбор особого порядка влияет на срок заключения. Для осужденных за кражу разница составляет 3 месяца, за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью — 5 месяцев, за хранение наркотиков — тоже 5 месяцев. В своих выводах исследователи категоричны: как правило, ни к какому смягчению наказания для подсудимого использование особого порядка не приводит.
Экстраполируя приговор Лузянину на других обвиняемых по «болотному делу», нужно учитывать, что каждый из них еще может воспользоваться правом на особый порядок. Более того, некоторые фигуранты, например, Владимир Акименков, обвиняются только в участии в массовых беспорядках. Пойдя на особый порядок они могут рассчитывать на существенно более низкий срок. Обвиняемая в призывах Мария Баронова гарантирует себе условное наказание при самом плохом исходе.
Но остальным, чьи формулы обвинения не отличаются от лузянинской (массовый беспорядки и насилие в отношении представителя власти), нет смысла идти на особый порядок: для них открывается отличный, доказанный статистикой шанс биться за срок, не сильно отличающийся от 4,5 лет в худшую сторону. Но при этом они гарантируют себе безоговорочную поддержку общественности и журналистов, яркий судебный процесс, возможность последующего кассационного и надзорного обжалования, а также довольно обоснованную надежду на Европейский суд по правам человека. Так или иначе, признавать вину после приговора Лузянину желающих среди них не будет.
Об авторе:
Павел Чиков - кандидат юридических наук, магистр публичного администрирования. Родился в Казани 19 мая 1978 года в семье научных работников-биологов. В 2000 году окончил юридический факультет Казанского государственного университета по специализации "Международное право".
В 2001 году окончил магистерскую программу Университета Северной Дакоты (США) Public Administration. С 2000 по 2003 год — аспирант Академии наук РТ, защитил кандидатскую диссертацию на тему "Военные санкции в международном праве". C 2001 преподает на юридическом факультете Академии управления ТИСБИ. В 2001 году инициировал создание Казанского правозащитного центра и был его первым руководителем.
В 2004-2005 годах — руководитель правового отдела Фонда "Общественный вердикт" (Москва), работал в "Открытой России". С апреля 2005 года — председатель Межрегиональной ассоциации правозащитных организаций "Агора". Автор 50 публикаций в области международного права, прав человека, некоммерческого сектора, безопасности гражданской деятельности, милиции, прокуратуры и федерализма.
