Санкт-Петербург: Экскурсия памяти жертв политических репрессий

Литературное творчество и жизнь... Жизнь и литература. Эти понятия  не могут существовать друг без друга. В творчество каждого поэта, писателя, драматурга рано или поздно врывается обычная будничная жизнь, которая может разрушить, загубить, или, наоборот, увековечить.

В нестабильное неспокойное время литераторам всех стран приходиться сталкиваться с огромным (и в большинстве своем несправедливо работающим) государственным механизмом, видя произвол которого – они не могут молчать и вступают с ним в борьбу.

В свою очередь, этот механизм начинает борьбу с литераторами. Результаты борьбы обеих сторон создают небывалый общественный резонанс, отзвуки которого остаются во времени и доносятся до следующих поколений борцов.

Наша экскурсия посвящена  тем литераторам, которые боролись во всеуслышание и память о творчестве которых чтят даже те, кто боролся по другую сторону баррикад.

Перед вами памятник «Жертвам политических репрессий». Он был открыт 28 апреля 1995 года. Создание памятника принадлежит  скульптору Михаилу Шемякину и архитекторам Вячеславу Бухаеву и Анатолию Васильеву. Место его расположения выбрано неслучайно – набережная Робеспьера напротив печально известной тюрьмы «Кресты».

В основе мемориала – один из символов Санкт-Петербурга – скульптуры сфинксов, расположенные напротив друг друга на расстоянии нескольких метров. Туловища сфинксов худые, и через их кожу выступают кости, а высокая посадка головы выражает тревогу и обеспокоенность. К жилым домам эти необычные сфинксы обращены профилем как юные женские лица, к Неве и тюрьме —   изъеденные, обнажившиеся черепа.

Между сфинксами на парапете набережной — стилизованное окно тюремной камеры с решёткой. Эта страшная деталь и место расположения памятника говорят о драматизме событий, происходивших в период репрессий в Ленинграде, городе интеллектуалов и инакомыслящих, где миллионы жителей попали в тюрьмы. Автор показывает, как близки в то страшное время были жизнь и смерть, свобода и заключение, счастье и трагедия.

По периметрам гранитных постаментов — медные таблички, на которых выгравированы строки из произведений В. Шаламова, Н. Гумилёва, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, Д. Андреева, Д. Лихачёва, И. Бродского, Ю. Галанскова, А. Солженицына, В. Высоцкого, В. Буковского.

С помощью этих табличек мы прикоснёмся к тем ранам писателей, кровь которых осталась несмываемым пятном в веках.

На первой табличке, бросающейся в глаза, содержатся строки Анны Ахматовой. И, опять же, это не случайно. Чуть за памятником «Жертвам политических репрессий» стоит другой памятник, заслуживающий нашего внимания. Он воплотил поэтическое завещание великого поэта – Анны Ахматовой: «Если когда-нибудь в этой стране поставить задумают памятник мне...»; «здесь, где стояла я триста часов, и где для меня не открыли засов». Застывшая в бронзе Ахматова - узнаваемая фигура: хрупкая, тонкая, одухотворенная, но в ней скрыто от посторонних глаз страдание, едва заметное в напряженном повороте головы, на расположенные через реку «Кресты». Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что взгляд Анны Ахматовой направлен на тюрьму через тюремное окно, которое является частью композиции памятника «Жертвам политических репрессий».

Анна Ахматова – Реквием (1940)

1

Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною ослепшею стеною.

2 

Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня.
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем - не ставить его
Ни около моря, где я родилась
(Последняя с морем разорвана связь),
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

Следующая табличка демонстрирует нам строки из стихотворения Осипа Мандельштама. Он не сидел в «Крестах», но 5 лет своей жизни провел в ссылках и заключениях с 1933 по 1938. Жизнь Мандельштама как политического заключенного началась со всем известных строк «Мы живем, под собою не чуя страны…», написанных в 1933 году, но ещё раньше опубликовано стихотворение «Ленинград», строчки из которого мы видим на памятнике. Потому что уже тогда во всю бушевали расстрелы, ссылки, заключения, и горячее сердце поэта не могло молчать.

Осип Мандельштам – Ленинград (1930)

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Есть на памятнике таблички со строчками Николая Заболоцкого и Даниила Андреева – ещё двух политзаключенных литераторов. У Заболоцкого есть книга с простым и ясным названием «История моего заключения», увидевшая свет в 1956 году. Как мастерски автор назвал своё творение: ведь это именно – «история заключения»! И какое огромное количество таких «историй» было, есть и будет

Даниил Андреев в застенках тюрем провел с 1947 по 1957 годы. Целых 10 лет государство боролось с писателем, но так и не смогло его побороть. Творческая жизнь у Андреева в заключении проходила очень бурно: он сумел написать около 10 поэм, не говоря уже о количестве стихотворений. Он каждый день вставал и изнутри разрушал то, что пыталось разрушить его, в 1954 году он пишет заявление на имя Председателя Совета Министров СССР Г. М. Маленкова: «Не убедившись еще в существовании в нашей стране подлинных, гарантированных демократических свобод, я и сейчас не могу встать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя».

Ещё одна табличка, ещё одни строки, ещё одна жизнь в заключении. Всем известная судьба Иосифа Бродского, которому пришлось  покинуть страну и никогда не вернутся обратно. А начиналось всё, как и у других литераторов о которых мы уже говорили, с ареста, суда и  ссылки. 

Иосиф Бродский – Сонет (1962)

Прошел  январь   за   окнами   тюрьмы ,  
и   я   услышал   пенье  заключенных,  
звучащее   в   кирпичном   сонме   камер :
«Один из наших братьев на свободе!».
Еще ты слышишь  пенье  заключенных  
и  топот надзирателей безгласных,
еще ты сам поешь, поешь безмолвно:
«Прощай,  январь».
Лицом поворотясь к окну,
еще ты пьешь глотками теплый воздух,
а  я  опять задумчиво бреду
с допроса на допрос по коридору
в ту дальнюю страну, где больше нет
ни января, ни февраля, ни марта.

Бросается в глаза и табличка со словами Александра Солженицына – человека, писателя, борца: «…Изобретены лагеря на истребление … Оттого все, кто глубже черпанул,  полнее изведал — те в могиле уже, не  расскажут.  Главного об этих лагерях — уже никто  никогда не расскажет…»

Закончить нашу экскурсию хотелось бы на последней табличке со словами Владимира Высоцкого:

Все взято в трубы, перекрыты краны,
Ночами только ноют и скулят,
Что надо… надо сыпать соль на раны,
Чтоб лучше помнить — пусть они болят!

Пусть лучше «болит», но остается человечным!

Виктория С.
студентка РГПУ им. А. И. Герцена