90 лет назад на острове Котлин перед Петроградом бурлили перемены. Недовольные комиссародержавием и всеобщей нищетой, матросы прониклись анархическими идеями. Всего за три года до этого участвовавшие в Октябрьской революции вместе с большевиками, матросы теперь восстали уже против большевистской власти. Мятежники выступили за власть Советов, за передачу крестьянам земли, за свободу слова, свободу собраний и освобождение политических заключённых. В отличие от сегодняшней России, тогда, в двадцать первом году анархические по своей сути идеи с лёгкостью встретили поддержку населения.
В Кронштадте народную власть и свободу поддерживали все до единого: матросы, солдаты, офицеры и, конечно, обычные жители, которые составляли примерно треть из 24-тысячного населения острова.
Восстанием (точнее Кронштадтским Временным революционным комитетом — прим. ред.) руководил Степан Максимович Петриченко, старший писарь линкора «Петропавловск».
Большевистские власти категорически отказались от любых переговоров с кронштадтцами и жёстко ответили на их требования. Прибывшие в Петроград на переговоры моряки были арестованы, семьи членов Военно-революционного комитета Кронштадта отправлены в ссылку. Восьмого марта Красная армия атаковала Кронштадт, чтобы задушить революцию.
Дело решали считанные дни. В Финском заливе вот-вот должен был растаять лёд, и это могло бы предотвратить наступление большевиков по льду. Часть бойцов Красной армии отказались стрелять в восставших, потому что они поддерживали требования повстанцев. Кронштадтцы надеялись, что восстание в скором времени перекинется на Петроград, и ждали поддержки с «большой земли».
Времени, однако, было слишком мало. Хотя на «большой земле» тоже голодали и страдали от диктатуры комиссародержавия, восстание не успело распространится. Лёд тоже не успел растаять. В итоге войска под командованием Троцкого утопили восстание в крови. Примерно шести-восьми тысячам повстанцев удалось бежать по льду на побережье Финляндии.
Кронштадтское восстание хорошо знакомо как русским, так и иностранным анархистам. Многие из них когда-нибудь бродили по Кронштадту, вдыхали ветры революции и представляли себя на месте матросов на зимнем острове. Сама я тоже иногда гуляю по острову и думаю: что было бы, если бы лёд растаял на несколько недель раньше? Успело бы восстание перекинуться на материк и распространиться на всю Россию? Жили бы мы сейчас в анархическом обществе? (Программа кронштадтцев была не чисто анархической, а скорее левосоциалистической, анархистско-эсеровской — прим. ред.)
Но лёд оказался крепким, и большевики победили. От анархической Кронштадтской коммуны осталась лишь память. Хотя в Кронштадте кажется, что даже памяти не осталось. Памятники повстанцам на острове не найдешь, как ни ищи. Кому только не установлены там обелиски – от Ленина до Айвазовского.
На главной площади города горит вечный огонь в память погибших во время Кронштадского восстания... бойцов Красной Армии. Кронштадтские повстанцы же похоронены в братской могиле на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
По следам моего прадеда
...Примерно пять лет назад восстание в Кронштадте получило для меня и личное значение. Мама, ничего не подозревая, пошла в кино смотреть документальный фильм о кронштадтских беженцах. Посреди фильма, рассматривая фотографии усатых мятежников, она вдруг поняла: «Это же мой дедушка!».
И действительно, где-то там был и он, дед моей мамы, мой прадед – Илларион Осипович Петров. Об этом человеке и о его прошлом мои родственники знают крайне мало. Было известно, что он родился где-то в нынешней Гомельской области, в Белоруссии. В Финляндию он прибежал по льду, потому что «не любил Советскую власть и армию», как говорил сам прадед.
В Финляндии Илларион женился на Миине, и вскоре у них родились дети: Елизавета, Вера и Лео. Из-за репрессий и дискриминации по отношению к русским, семья взяла себе финскую фамилию. Прадед потихоньку выучил финский язык, и жизнь их стала такой же, как у обычной финской семьи. Никто особо и не спрашивал у прадеда о его прошлом. В Финляндии тридцатых-сороковых годов белорусские корни считались своего рода позором, о котором старались лучше забыть.
Мама помнит, как прадед всегда начинал рассказывать сказку на русском: «Жили-были дед и баба, и была у них курочка-ряба...», или как он пел грустные русские песни за баней, пока колол дрова. Тетя Вера помнит, что он панически боялся всех представителей власти. Он имел временный вид на жительство, но финское гражданство так и не осмелился оформлять – боялся ссылки в Сибирь.
Прадед оставил после себя множество писем и фотографий своих родственников. Они хранились до семидесятых годов на чердаке в большой коробке. Но когда тетя Вера переехала из дома своих деда и бабки в городскую квартиру, она сожгла все лишнее – в том числе и эту коробку со всем содержимым. Никто ведь всё равно не понимал этих писем, да и люди на фотографиях – никому неизвестны, подумала она.
Об этом событии я теперь сильно жалею. Насколько больше мы бы знали о моем прадеде, если бы письма сохранились. Возможно, сохранились бы и адреса родственников. Может быть, подсознательный страх ссылки в Сибирь передался от моего прадеда и его дочери, тёте Вере, которая сожгла письма.
Несколько потрёпанных фотографий родственников сохранилось у моей мамы. Иногда мы их достаём и читаем пожелания на обратной стороне. «Иллариону от дяди Вани, Маши и Вити. С Новым Годом!» Размышляем, как бы найти изображенных на фотографиях родственников или их потомков, среди сотен Петровых Гомельской области. Может быть, кто-то из них мог рассказать нам больше об истории Иллариона.
Через режиссёра того документального фильма моей маме удалось достать из выборгского архива материалы о кронштадтских беженцах. Судя по документам, прадед был задержан вместе с другими мятежниками в Зеленогорске в 1921 году, и размещён в известном своей жестокостью лагере для заключённых на острове Туркинсаари. Оттуда его, так как он имел профессию, перевели в Куркийокский район, где он стал работать сапожником. Оттуда же, из Куркийоки, родом и моя прабабушка Миина. С этого момента история нам уже известна.
Но что происходило в жизни Иллариона Осиповича до того, как он бежал по льду и оказался в лагере на Туркинсаари? Какова его роль в кронштадтском мятеже? Может быть он имел когда-то другое имя?
Может быть, он имел какое-то отношение к одному из руководителей восстания, Петриченко, родственников которого арестовывали в той же Гомельской области в Белоруссии? Как дед попал из Белоруссии в Кронштадт? Был ли он одним из анархистов-матросов? Боюсь, эти вопросы останутся навсегда без ответа. Или же я всё же когда-нибудь ещё встречу своих родственников из Гомельской области...
Туули Хакулинен
Ссылки по тематике материала:
