1. Джихад

Когда двое садятся вместе заВ стол, или встают кВ барьеру, появляется третий — тот третий, который лишний: нахлебник, свидетель, пророк, беглец. (См.В М.В Серр, В«ГермесВ».)

Пять лет назад было еще возможно занимать вВ этом мире третью позицию — ниВ В«заВ», ниВ В«противВ», поВ неприятию или поВ расчету, царство вне диалектики — пожалуй, даже место отшельничества; — исчезновение как проявленная воля кВ власти.

Но теперь есть лишь один мир — торжествующий В«конец ИсторииВ», конец невыносимой боли, которая зовется воображением, аВ наВ самом деле — апофеоз кибернетического социального дарвинизма. Деньги объявляют себя законом природы иВ требуют абсолютной свободы. Полностью переместившись вВ сферу духа, освободившись отВ изношенной оболочки тела-производства, обращаясь, вВ бесконечности иВ безвременьи, поВ гностической нумисфере высоко над землей, отныне только деньги будут определять сознание. 20-й век завершился пять лет назад; это миллениум. Там, где нет второго, нет противостояния, там неВ может быть иВ третьего, неВ может быть В«ниВ да, ниВ нетВ». Поэтому остается выбор: — либо мыВ признаем себя В«последними изВ людейВ», либо мыВ признаем себя оппозицией. (Либо автомонотония — либо автономия.) Все позиции отказа должны быть пересмотрены сВ новой точки зрения, основанной наВ новых стратегических требованиях. Можно сказать, что нас загнали вВ угол. Идеолог прошлого определилВ бы ситуацию как В«объективно предреволюционнуюВ», вВ очередной раз. Вслед заВ временной автономной зоной, вслед заВ восстанием, вновь видна необходимая революция — виден В«джихадВ».

2. Одинаковость

Деньги 21-го века — это хаос, вВ тоВ время как идеология века 20-го — неВ более, чем энтропия. ИВ буржуазная, иВ антибуржуазная мысль предсказывала единый мир — мир сознания, объединенного наукой — ноВ лишь деньги наВ самом деле создадут этот мир. Деньги неВ движутся вВ кочевом цикле, ибо кочевник перемещается сВ места наВ место, вВ тоВ время как деньги перемещаются поВ времени, уничтожая пространство. Деньги — неВ ризом, ноВ хаос, явление безразмерности, неорганическое, ноВ способное кВ размножению [бесконечным регрессивным делением] — сексуальность мертвого тела.

Тем самым, В«капиталВ» следует рассматривать как В«странный аттракторВ». Возможно, математика таких В«вышедших из-под контроляВ» денег уже видна вВ эзотерических паутинах вроде сети SWIFT — частного интернета для банков иВ арбитражных домов — где заВ день триллион долларов перемещается вВ киберпространстве, иВ меньше, чем 5% изВ них хоть отдаленно связаны сВ производством.

Единый мир допускает В«хаосВ», ноВ подавляет истинную сложность, сводя ееВ кВ одинаковости иВ кВ разделенности. Сознание само В«включается вВ представлениеВ»; непосредственно переживаемый опыт, тот, что требует живого присутствия, запрещен, ибо онВ угрожает образованием еще одного мира, мира вне отведенных пределов. ОтВ небесного царства образов остается лишь экранная после-жизнь, гностический нуль-переход, стеклянное лишение тела. Бескрайнее одно иВ тоВ же, разделенное наВ бесчисленные отсеки, неограниченность связей иВ бесконечное одиночество. Неизмеримое совпадение желаний, непреодолимое расстояние доВ ихВ воплощения.

3. Управление желаниями

Единый мир неВ может упаковать наслаждение, ноВ лишь образ наслаждения — зловещий герметизм, своего рода барака наоборот, Шварцшильдовский радиус, конечный пункт для желания. В«Духовность наслаждения» — именно вВ присутствии, вВ том, что нельзя воспроизвести, неВ потеряв; — вВ том невыразимом, неприкосновенном, возможном только вВ В«экономике дараВ», которая всегда существует (или изобретается заново) под спудом ортодоксии иВ паралича взаимоотношений обмена. МыВ определяем В«желаниеВ» именно как стремление кВ этому — аВ неВ как зуд, который проходит отВ денежной смазки.

Радикальная теория предложила недавно модель желания, основанную наВ идее оВ том, что капитал оперирует потребностями иВ вВ состоянии ихВ удовлетворить. Поэтому желание объявлено эгоистичным иВ реакционным. Однако Беньямин уже доказал, что цель капитала — вовсе неВ удовлетворить потребности (т.е. доставить удовольствие) — но, напротив, довести тоску доВ предела, используя механизм В«бегства заВ утопическимВ» (В«метафизические авантюры товараВ», перефразируя Маркса). Говорить, что капитал освобождает желания, есть семантический абсурд, основанный наВ В«неправильном переводеВ»,- порабощая желание, капитал освобождает себя. Двенадцать страстей — неподавленные двенадцать страстей — есть, поВ утверждению Фурье, единственная возможная основа Социальной Гармонии. Мы, возможно, используем другую нумерологию, ноВ мыВ думаем такВ же.

Негативному герметизму иВ фальшивой чувственности единого мира оппозиция противопоставляет свой собственный гнозис, диалогику присутствия, наслаждение прорыва заВ представленное наслаждение — своего рода точильный камень. НеВ цензура иВ неВ управление образами, напротив — освобождение воображения отВ имперского владычества образа, отВ его покровительственного иВ назойливого присутствия везде иВ воВ всем. Образ сам поВ себе безвкусен, как биотехническая груша или помидор — лишен запаха, как сама наша цивилизация, В«безопасное обществоВ», культура неВ более, чем выживания. Отчасти, наша борьба есть борьба против коммунального слуха иВ имперского взора, — заВ вкус, осязание, запах, иВ заВ видимое В«третьим глазомВ».

Желание растворилось вВ представлении — стало быть, его надо спасти. Требуется молчание иВ тайна, возможно, сокрытие образа под завесой, — вВ конечном счете, нужно восстановить чары запретного. Только тот эрос, что нацелен наВ побег изВ заключения вВ банальности образа (иВ здесь врядВ ли важно сознательное устремление), неВ противоречит эстетике джихада; неВ имеет, кажется, никакого значения, проявляетсяВ ли онВ через привычные или нетрадиционные акты иВ роли.

Сексуальность сама поВ себе может рассматриваться как энтеогеничекое явление — подобно В«священным растениямВ», она доставляет неВ только когнитивные формы, ноВ иВ образное содержание. Праздничное веселье для нас — поВ меньшей мере, В«серьезная шуткаВ» [старое определение алхимии], аВ может быть, иВ ритуальная необходимость. В«Просветление» — это также иВ материальный, телесный принцип, иВ наша тайна вВ том, что неВ только В«ничтоВ» Ницше может быть основанием для него.

4. Зеленая тень

Дикое, вВ природе иВ вне, символизирует как раз несводимость иВ нераздельность желания. Уничтожение нечеловеческого влечет уничтожение человеческого; культура определяется лишь поВ отношению кВ неокультуренному. ВВ этом — глубина язычества; вВ Исламе, зеленый — геральдический цвет, ибо В«вода, растительность иВ прекрасное лицоВ» (поВ словам Пророка) суть категории, привилегированные онтологически — именно они дают базис для эзотерического отказа отВ одинаковости иВ разделенности: божественное как различия, неуничтожимые иВ непосредственные, неВ только вВ В«ПриродеВ», ноВ даже вВ саду или вВ городе — как вВ органическом кристалле, спонтанно возникшем изВ желания жизнью самой себя. Возможно, что всю В«настоящуюВ» дикую природу уже свели вВ картомантический каталог Управления Желаний — вВ конце концов, единый мир неВ приемлет ничего иного — но, даже если иВ так, призрак ееВ неВ покинул этот самый единый мир. ЕеВ можно вызвать вновь; ееВ можно восстановить.

Но если Природа лишается природной сущности под убийственным объективно-музейным взглядом, иВ если В«всеВ» опосредованно (включая В«прямое чувственное восприятиеВ»), тоВ какВ же мыВ можем говорить оВ восстановлении В«непосредственностиВ»? Во-первых, потому что (сВ другой стороны) вовсе неВ все В«включено вВ представлениеВ». Очевидно, что претензии единого мира наВ единство лишены оснований — поВ определению, уВ каждого куска, заключенного вВ представление, сохраняется внешняя сторона; неВ говоря уже обВ области многозначности, оВ зыбкости вдоль каждой границы. Единство представляет себя неуязвимым — ноВ слабость его очевидна, как только мыВ замечаем, что оно неВ отражается вВ непосредственном, живом опыте, аВ лишь проявляется как перемещенность, пустота, скука, бессилие; возможно, именно вВ этот момент В«разрывается завесаВ», иВ мыВ видим отблеск будущего, или, поВ крайней мере, желанного будущего.

Во-вторых: мыВ можем говорить оВ восстановлении потому, что даже неВ всякое представление, произведенное вВ рамках единства или заключенное вВ его клетку, эффективно как репрессивный механизм. Сам язык насыщен (иногда непреднамеренной) поэтикой самопреодоления, субверсией, В«взрывом чудесногоВ». Кажется, что жизнь вступает вВ заговор сВ неокруженным пространством, иВ само представление вВ конце концов стремится прочь отВ представленности.

5. Наличность

Зеленым насильственно обозначили проклятое плодородие денег, ихВ противоестественную плодовитость — алхимию экспроприации, бесконечный вес привилегированных каст, масонский надзор. Превозмогая собственную текстуру, они превращаются вВ чистое представление; однако сВ самого начала, сВ первых глиняных бирок иВ монет изВ электрума, деньги есть неВ что иное, как долг, неВ что иное, как недостача.

Деньги В«сами поВ себеВ», как простое платежное средство, сохраняют некоторую невинность — В«бедныеВ», так сказать, деньги, лишенные роста иВ выброшенные, собственно, вВ обращение. НаВ таком уровне деньги могут быть полезны даже иВ воВ временной автономной зоне; но, говоря оВ джихаде, мыВ рассматриваем, иВ должны рассматривать, деньги как нечто под знаком Капитала, как мерило экспроприации иВ как основной миф, порождающий разделенность.

КогдаВ же деньги преодолеют сВ помощью виртуальности свою физическую природу, когда каждая трансакция, каждое волнение эфира будет давать процент; — В«бедныеВ» деньги уступят дорогу В«чистымВ» деньгам. КтоВ же окажется вВ выигрыше?

Возникшая всемирная машина никогда неВ упадет, как спелое яблоко, вВ руки восставших масс; единый управляющий Глаз никогда неВ достанется народу (как будто одной изВ трех слепых норн); неВ будет ниВ мягкого, ниВ грубого перехода отВ Капитализма кВ какой-то экономической утопии, какому-то чудесному спасению вВ сознании, объединяющем просвещенный пост-рационализм соВ всеобщей культурой (иВ сВ удобными уголками для экцентрических пережитков иВ туристского счастья) — никакая Социальная Демократия неВ возьмет управление вВ свои руки воВ имя народа. В«Власть/деньгиВ» (как выражались старые аграрии) неВ воВ власти элиты (ниВ конспираторной, ниВ социальной); скорее, элита — воВ власти денег, вВ роли человеческой прислуги при каком-то научно-фантастическом монструозном роботе изВ внешнего киберпространства. Власть/деньги — это иВ есть всемирная машина; ееВ нельзя получить вВ наследство, ееВ можно только разобрать наВ куски. ДостигнетВ ли нумисфера какого-то теоретического предела, после которого мыльный пузырь лопнет В«сам поВ себеВ»? ВерноВ ли, что Капитализм идет кВ последнему рубежу иВ последнему кризису, который кончит все кризисы, илиВ же онВ найдет защиту, аВ тоВ иВ способ получать прибыль наВ любом В«пределе ростаВ», любой хаотической пертурбации своей замкнутой удушающей атмосферы? [Оставайтесь сВ нами.] ВВ любом случае, как заметил Густав Ландауэр, никакая В«историческая неизбежностьВ» неВ обещает возрождение революции вВ тот самый момент, когда Капитал торжественно объявляет диалектику закрытой.

В некотором смысле, Капитализм кажется В«неизбежнымВ» сВ момента изобретения искусственного дефицита — сВ момента первой экспроприации. НоВ гдеВ же вВ точности этот момент? Введение сельского хозяйства — долгий иВ много раз обсуждавшийся кризис, ноВ многие сельскохозяйственные племенные сообщества такВ же устойчиво антиавторитарны иВ такВ же ориентированы наВ дар, как чистейшие охотники/собиратели. ИВ вВ древних иерархических государствах (Шумер, Египет, Китай времен династии Шань), иВ даже при феодализме сохраняется экономика взаимности иВ распределения; — Рынок, В«предсказанныйВ» классической политэкономией, попросту неВ возникает (см.В работы Карла Полани). Более того, каждый раз угроза его появления вызывает сопротивление почти провидческое (что могВ бы предсказать Кластр (Clastres)): — разделение иВ экспроприация никогда неВ приходят без боя, иВ поэтому никогда неВ достигают своей абсолютной формы. НаВ самом деле, неВ существует ниВ закона природы, требующего циркуляции иВ обмена, ниВ исторической необходимости, ниВ неизбежной атомарности социальной сферы, ниВ единого мира единого представления. Существует капитализм — ноВ неВ только капитализм; другой полюс поВ отношению кВ нему — революция. ИВ наоборот.

Для объявления себя восставшим удобного момента неВ может быть. Мы, вечные еретики, уже сделали выбор — вВ предыдущемВ ли воплощении, вВ мифическомВ ли времени-вне-времени, как будто нечто переосмысливает себя — вВ нас, или без нас, — иВ отказаться — значит обречь себя наВ чахлое смирение, наВ тепленькую недо-смерть. НеВ может быть возврата кВ невинности вВ экстазе шести сотен каналов, изВ которых некоторые работают соВ времен так называемого В«Падения Римской ИмперииВ», аВ тоВ иВ раннего неолита. Самое первое появление разделенности вВ самих ранних формах — денег иВ государства — есть рубеж нашей традиции, которой теперь около 10000В лет; вВ конечном счете неВ важно, В«тотВ ли это кризисВ», или неВ тот. ВВ любом случае, выбор заВ нами.

6. Нападение наВ экран

Средства массовой одинаковости иВ разделенности представляют единый мир вВ самой религиозной изВ его форм — структурирование социального иВ разбиение его наВ образы. Простого осознания этого процесса недостаточно для того, чтобы его преодолеть — оппозиция также должна принять форму религии, вновь наводя разбитые чары посредством контр-образов; здесь можно говорить оВ рационализме чудесного. Похоже, что единственный способ пойти дальше, чем простое противодействие (иВ тем самым, поглощение образом) — В«сакрализацияВ» нашей борьбы против одинаковости иВ разделенности; — ноВ только вВ случае неудачи предложенного мыВ можем принять для него название В«романтизмВ» (как критику или как хвалу).

Пять лет назад средства массовой одинаковости иВ разделенности обрели почти туВ же свободу иВ автономию, что иВ средство обмена — деньги. Теперь они сместили акцент: отВ простого подавления — кВ реализации иВ В«междисциплинарномуВ», нарушающему границы слиянию всех режимов представления вВ одну В«полисемическуюВ» формальную катастрофу: — тело, недвижное перед экраном, телесное сведено кВ темноте, обретающей формы лишь при свете, источник которого — гностическая плерома, трансцендентное царство, откуда изгнаны все тела — стеклянное небо.

Старомодный дуализм взорвался — тотальная топология задается теперь гносеографической геософией денег, прямолинейной ихВ одномерностью. В«Зеркало производстваВ» заменено полной прозрачностью, головокружением ночного кошмара. Земля, труд, природа, само В«яВ», сама жизнь, даже смерть — все можно переопределить иВ сделать основой обмена — все есть деньги.

Примечание: разумеется, все эти обобщения касаются неВ реальности, но, скорее, идеологии глобального Капитала (идеологии мошеннического В«пост-идеологизмаВ») — интоксицированных провозвестий В«информационной экономики» — обмана В«дерегуляцииВ» (что говорить оВ революции, раз Капитал иВ так уничтожил все правила?) Само собой, наВ самом деле Капитал неВ преодолел производства, ноВ всего лишь задвинул его куда-то вВ область кладбищенских служб иВ мусорных баков. Капитал желает экстаза, неВ тейлоризма; его страсть — бестелесность иВ чистота.

В конце концов технология экстатического управления останавливает вВ зародыше саму возможность выразить что-либо, — например, сВ помощью биотехнического протезирования, либо через слияние тела сВ экраном. Фальшивая свадьба Эроса иВ Танатоса: — окончательное окружение. В«Великий джихадВ», разумеется, направлен против разделенного В«я» — против удушения истинного я, того, которому необходимо выразить В«своего господаВ», выразить свой глубинный смысл. НоВ неВ менее актуален, неВ менее напитан барака В«малый джихад» — нападение наВ экран.

7. Нравственность насилия

Всякое парадоксальное здесь возрождение нравственности начнется, естественно, наВ руинах ортодоксии — иВ неВ возведет наВ них ничего более постоянного, чем черный шатер бедуинов Ибн-Халдуна. ИВ все-таки, раньше или позже джихад (борьба) приводит (через В«та’авилВ», тоВ есть герменевтическую экзегетику) вновь кВ шариату, тоВ есть кВ закону. НоВ шариат также означает тропу, или путь — онВ есть В«бескрайняя дорогаВ» странника, неВ имеющего цели. Ценности даются воображением, тоВ есть движением. В«Там, где остановились боги» — там иВ есть истинное. НоВ боги идут дальше; они подвижны, как свет наВ воде вВ пиндаровой оде.

Реальное покушение неВ безнравственно — оно попросту невозможно. Смысл В«терроризмаВ» вВ том, что вВ нем нет смысла; только кибергностическая свалка истории, полная боли иВ пустоты — ограниченная ответственность как космический принцип. Можно представить себе нравственность (может быть, даже В«нравственность воображенияВ»), базирующуюся наВ насилии против институций иВ идей — ноВ вВ языке неВ хватает форм для подобных формулировок, иВ потому политическое повстанчество обрекает наВ неясность цели, иВ даже наВ недостаток сосредоточенности. ВВ любом случае, дело неВ вВ личном В«духовном состоянииВ», аВ вВ реальной само-перестройке восприятия — вВ суфийских терминах, неВ состояние, ноВ В«постановкаВ». Заимствуя фразу изВ исмалилизма, можно назвать это нашей версией Да’ваВ аль-Кадими, или Древней Пропаганды — древней, потому что она никогда неВ была полностью проведена.

8. Fin deВ siecle

Для концепции утопического будущего неВ осталось. В«Надежда вопреки безнадежностиВ»; неВ требуется никакого реального выбора. Присутствующее всегда нечисто — только отсутствующее приобретает кристальную, остовную форму совершенной вечности. Если хотите, моральное осуждение: нетерпимость коВ всему, противоборствующему джихаду — ноВ более никакого щегольства, никаких хрупких иВ утонченных конструкций своего я.

Самоотождествление посредством различия есть способ речи, аВ неВ только волевой акт; онВ имеет свое дао, спонтанное самоупорядочивание вместо самодержавного взгляда картезианства. Примененный кВ культуре (В«надстроенномуВ» аспекту социального), этот способ речи либо устанавливает положительную обратную связь сВ В«ПриродойВ», иВ дает тем самым возможность изменить мир-как-консенсус, либо представляет изВ себя преступную глупость.

Здесь вновь почти неВ важно В«всего лишьВ» сознание; поэтому мыВ делаем упор наВ нестандартных состояниях, вВ которых преодолевается, В«навыкомВ» иВ концентрированным вниманием, дихотомия аутоинтеллектуальной рефлексии. Замыкание эстетического наВ себе иВ ментальная изоляция отрицают тот факт, что всякое наслаждение есть экспансия, что взаимность — вВ экспансии, лишенной хищничества. Раз бунт есть реакция иВ наВ одинаковость, иВ наВ разделенность, тоВ поВ определению онВ состоит вВ стремлении кВ различию иВ присутствию — и, как говорили раньше френологи, кВ В«сообщительностиВ». Это ниВ простое В«общение» — допускающее тоскливую опосредованность иВ бесплотность — ниВ экстатическая В«общностьВ» (термин, отдающий обостренной авторитарностью вынужденного присуствия) — но, скорее, праздничное сообщничество — эротика социального.

9. Бунт ислама

Прудоновский федерализм, основанный наВ частностях, лишенных гегемонии, вВ В«номадологическойВ», или ризоматической взаимности синергетической солидарности — такова структура нашей революции. (Сама зубодробительность терминов показывает, как необходимо насытить жизнью теоретический горизонт!) Идеологи пост-просвещенческого времени воспримут сВ брезгливостью мысль оВ революционных импликациях такой религии, такого образа жизни, которые всегда, сВ самого начала противостоят монокультуре одинаковости иВ разделенности. Современные реакционеры ужаснутся идее взаимопроникновения, порам вВ нашей солидарности, сообщничеству иВ присутствию как взаимодополняющему, гармоничному резонансу В«революционных различийВ».

В качестве примера возьмем ислам — гиперортодоксы иВ улемократы неВ могут сВ легкостью сократить его доВ доминирующей/универсалистской идеологии, поскольку вВ нем присутствуют самые разнонаправленные формы В«сакральной политики» — суфизм [например, Накшбанди], радикальный шиизм [например, Али Шариати], исмаилизм, исламский гуманизм, В«зеленый путьВ» полковника Каддафи (отчасти нео-суфизм, отчасти анархо-синдикализм), иВ даже космополитический боснийский ислам. [Примечание: мыВ упоминаем эти течения неВ для того, чтобы соВ всеми изВ них согласиться, ноВ для того, чтобы показать, что ислам неВ есть монолит В«фундаментализмаВ».]

Традиции терпимости, добровольчества, эгалитарности, забота оВ социальной справедливости, критика В«ростовщичестваВ», мистический утопизм иВ т.д. могут образовать созвездия новой пропаганды внутри ислама, непреклонно противостоящей когнитивному колониализму нумисферы, критически относящейся кВ репрессивности внутри ислама, ноВ приверженной его творческой энергии, сдержанности, ориентировке наВ внутреннее, воинственности иВ стилю. Озабоченность ислама загрязнением воображения, выраженная вВ буквальном сокрытии образа, дает джихаду мощное стратегическое обоснование; — сокрытое неВ отсутствует иВ неВ невидимо, ибо завеса обозначает его присутствие, его образную реальность, его силу. Только доселе невиданное — сокрыто.

10. Почва

Племенные общества, предоставленные сами себе, воюют неВ столько ради гегемонии, сколько ради приключения — и, как отметил П.В Кластр, такие горизонтальные военные действия (как иВ другие В«примитивныеВ» обычаи) наВ самом деле направлены против появления В«государстваВ» сВ его вертикальностью — насилие, как форма борьбы против разделенности, саму возможность которой племя всегда воспринимает как опасность иВ В«зло» — насилие, как форма извечного раздробления, или раздела иВ перераспределения, власти. Джихад задуман неВ как возвращение кВ этой форме насилия, ноВ как диалектическое воплощение ееВ скрытого смысла. ПоВ этому принципу, слияние разнообразных различий допускается неВ только вВ качестве утопического предположения, ноВ иВ как возможное стратегическое объединение — как В«машина войныВ».

Густав Ландауэр ясно показал, что подобные группирования можно рассматривать иВ горизонтально (или В«федеративноВ»), иВ вертикально — разумеется, неВ как категориальные сущности, ноВ как фолк, народы, В«нацииВ» вВ смысле американских индейцев. Реакционное быдло украло этот термин иВ исказив, превратило его вВ худшего вида гегемонизм — ноВ иВ этот термин можно спасти (что есть В«приключениеВ» само поВ себе). [Мы должны перечитать Прудона, Маркса, Ницше, Ландауэра, Фурье, Беньямина, Бахтина, Индустриальных рабочих мира иВ т.д. — такВ же, как Сапатистская армия национального освобождения (EZLN) перечитывает Сапату!]

Ландауэр также отметил, что вВ определенном смысле государство неВ есть абсолют, ноВ внутреннее отношение. Поскольку власть сдвигается отВ национальной карты кВ В«чистомуВ» Капиталу, постольку внешнее государство как фокус оппозиции все больше теряет смысл. Варианта В«нейтральностиВ» неВ существует — либо зона есть часть единого мира, либо она включается вВ оппозицию. Когда оппозиционная зона совпадает сВ каким-либо политическим образованием, революция рассматривает возможность политического альянса. Великий джихад — против внутреннего отношения власти — всегда неизменен; ноВ малый джихад, против внешнего ееВ проявления, постоянно меняет форму.

Примечание: все зависит отВ ощущения того, что две силы — автономия иВ федерация — неВ противоречат друг другу, ноВ друг друга дополняют иВ даже вступают вВ сообщество; если это парадокс, тоВ это парадокс, сВ которым иВ надо жить. СВ точки зрения федерализма иВ солидарности, следует противостоять этническим чисткам иВ воинствующему шовинизму, поскольку такой реакционый гегемонизм просто воспроизводит, иВ даже дополняет, гегемонизм (иВ жестокость) единого мира. НоВ аутентичные (лишенные гегемонизма) различия следует защищать, потому что (или постольку, поскольку) они неВ могут, В«неВ должныВ» быть стерты Молохом капиталистического сознания. Автономия без федерализма вВ лучшем случае нереальна, вВ худшем — реакционна, — ноВ федерализм без автономии прямо угрожает единственному принципу, объединяющему джихад — принципу самоопределения или В«эмпирической свободыВ».

Для стратегического слияния, сложность — неВ просто эстетическое требование, ноВ необходимость, когнитивное маки иВ зона сопротивления, царство неоднозначности, вВ котором восстание находит экономическую базу, свой heartland. Каждая В«нацияВ», как традиционная, так иВ вновь образованная, иВ каждая группа, которая дрейфует горизонтально внутри этой среды, или сквозь нее — советы, союзы, комитеты, фестивали — наВ самом деле, каждый В«суверенный индивид» — могут войти вВ федерацию наВ базе сиюминутного анти-гегемонистского фронта против самопровозглашенной тотальной одинаковости иВ разделенности, заВ мир присутствия иВ различий.

С определенной точки зрения сила присутствия иВ солидарности возникает изВ реальности В«класса» — хотя, если мыВ принимаем этот термин, мыВ должны учитывать огромные перестановки иВ калейдоскопические сдвиги смысла, которые разобрали иВ собрали его вновь, лишив украшений, приклееных 19-м столетием, телоса единого мира, монокультуральной эстетики — его наукообразности, связанных сВ ним разочарований иВ фатализма. Дело неВ вВ В«пролетаризации зонВ», ноВ вВ бесшовном иВ В«естественномВ» подавлении автономного сознания (иВ как раз здесь сознание важно).

11. Революционная сотериология

Итак, В«спасаемыйВ» джихадом В«мирВ» состоит неВ только изВ той Природы, что неВ выдержит окончательного заключения, неВ вызвав фатального отчуждения сознания отВ всякой В«изначальной близостиВ», — ноВ также изВ пространства культуры, изВ аутентичного становления — Tierra yВ Libertad (В«Земля иВ воля!В»). Возможно, сельское хозяйство есть трагическое Падение сВ высот естественной экономики — (собирательство, охота, взаимность) — иВ даже катастрофический сдвиг вВ самом сознании. НоВ серьезное требование его отмены есть крипто-мальтузианский, биофобный нигилизм, подозрительно напоминающий гностическое самоубийство. Нравственность переустройства — это уже нравственность освобождения, иВ наоборот; ядро нового общества всегда уже зреет внутри старой скорлупы. Все, что единый мир пытается уничтожить или смешать сВ грязью, безошибочно приобретает для нас ауру органической жизни; — это применимо коВ всему спектру нашего нынешнего В«позднего каменного векаВ», даже кВ его фурьеристским усовершенствованиям, даже кВ его сюрреалистическому урбанизму (даже В«ЦивилизацияВ» есть В«хорошая мысльВ», если вытащить ееВ из-под ееВ собственного хищнического детерминизма); вВ этом — определение нашего консерватизма. Таким образом, несмотря наВ все вышеперечисленное, несмотря наВ титанические опустошения, произведенные искусственным интеллектом Капитала, В«спасаемый мирВ» порой отделен отВ В«этогоВ» мира лишь трещиной сатори, толщиной сВ волосок. НоВ вся наша непримиримая оппозиция происходит изВ этой трещины. Миллениум всегда есть открытие текущего момента — ноВ такВ же всегда, онВ есть окончание мира.

12. Скрытый имам

Суть джихада: когда угнетение приобретает парадоксальную форму одновременно одинаковости иВ разделенности, сопротивление, оппозиция логически приходит кВ присутствию иВ различию — революционный парадокс. Ризоматическое, сегментарное, личностное общество, которое выделяется изВ пересыщенной логики сопротивления, можно рассматривать сВ любой точки зрения, вертикальной или горизонтальной, диахронической или синхронной, этнической или эстетической — при наличии одного необходимого принципа, революционного, анти-гегемонистского принципа присутствия.

Наше теперешнее состояние — разглаженное иВ раздраженное невнимание — можно сравнить только сВ каким-нибудь эзотерическим средневековым грехом вроде духовной лени или экзистенциальной забывчивости; наше главное удовольствие — самим придумать для себя пропаганду, мощную, как гностический В«ЗовВ», эстетику раскаяния-и-обращения, тоВ есть В«самопреодоленияВ», сорелевский миф Миллениума.

В конце концов, слепой паноптикон Капитала наиболее уязвим вВ сфере В«магии» — контроля над событиями посредством манипуляции образами, герметического В«действия наВ расстоянииВ». Если слово есть возможная форма для новой пропаганды дела, тоВ следует признать, что одно лишь эстетическое отшельничество (исчезновение как воля кВ власти) неВ даст тепла, достаточного для того, чтобы высидеть тайное яйцо. Все, что было когда-то tertium quid, теперь пришло (или скоро придет) либо кВ капитуляции, либо кВ оппозиции, кВ самовозгоранию, кВ восстанию против шарообразной клетки единого мира.

Но тайное, скрытое (язык сердца) дает тактическое преимущество вВ предреволюционной ситуации, иВ одно это уже возвращает революционной эстетике ееВ центральное место. Искусство скрытого избегает поглощения В«дискурсом тотальностиВ», базирующемся наВ образах, — и, таким образом, единственное изВ всех возможных форм, по-прежнему несет вВ себе извечное обещание искусства — изменение мира.

Примечание: термин В«искусствоВ» здесь использован вВ двух разных смыслах: — первый изВ них, возможно, романтичен, потому что относится кВ дилемме собственно художника иВ кВ вопросу обВ В«авангардеВ». Второй смысл, однако, имеет целью растворить всю проблему отделенности искусства вВ практике, которая В«обычнаВ», иВ которая пересекается (наВ самом деле, почти совпадает) сВ областью переживаемого опыта. Обычное иВ сверхобычное здесь более неВ противопоставлены, возможно, даже слиты вВ танце сплавленных разграничений. Грубый трюизм: момент совершенства формы есть сама ткань жизни, ееВ самонасыщение; именно вВ этом смысле традиционные культуры неВ видели разницы между искусством иВ жизнью. Если мыВ иВ говорим оВ В«политическом искусствеВ», тоВ лишь для обозначения того факта, что для нас Капитал определяет себя через раздел между этими двумя — которые В«нельзяВ» разделить. НоВ это — проблема каждого В«работникаВ», иВ неВ только В«работника культуры» — иВ таким образом искусство вВ этом смысле приближается кВ полному тождеству сВ В«революционным действиемВ».

13. Вызов иВ ответ

Меньше, чем десять лет назад, В«врагаВ» все еще можно было представлять себе как Всемирную Машину Труда, или как Зрелище (spectacle) — иВ потому видеть сопротивление вВ отшельничестве, иВ даже вВ бегстве. НеВ упал еще огромный таинственный занавес, отделяющий нас отВ нашей воли, иВ ничто неВ мешало нам придумывать новые формы производства, лудические, автономные, или новые формы представления, аутентичные иВ дающие истинное удовольствие. Существовала очевидная цель — создавать (или поддерживать) альтернативные ячейки, реализующие эти новые формы практически, аВ сопротивление было тактическим средством защиты подобных зон (иВ временных, иВ постоянных). ВВ айкидо нет понятия нападения — выВ уклоняетесь отВ атаки, после чего сила атакующего обращается наВ себя иВ себя побеждает. Капитализм иВ наВ самом деле многое уступил подобной тактике, отчасти потому, что поддавался стратегии В«третьей силыВ», отчасти из-за того, что идеологически неВ был готов разрешить собственные внутренние противоречия (например, В«демократиюВ»). Теперь ситуация изменилась. Капитализм освободил себя отВ своей собственной идеологической брони иВ более неВ считает нужным отдавать территорию какой-либо В«третьей силеВ». Основатель айкидо умел увертываться отВ пуль, ноВ никто неВ вВ силах уклониться отВ натиска такой силы, которая занимает все тактическое пространство. Эскапизм доступен В«третьему гостю, нахлебникуВ», ноВ неВ единственному противнику. Теперь капитализм может объявить войну иВ прямо разделаться, как сВ врагами, соВ всеми бывшими В«альтернативамиВ» (включая В«демократиюВ»). ВВ этом смысле неВ мыВ выбрали для себя роль оппозиции — ееВ выбрали для нас.

В кендо говорят, что оборонительных приемов неВ существует, вернее, что единственный вид обороны — эффективное нападение. Однако атакующий, как вВ айкидо, находится вВ невыгодном положении (нарушение равновесия) — чтоВ же делать? Парадокс: подвергшись нападению, ударь первым. Ясно, что наши В«альтернативыВ» теперь неВ просто занятные запасные варианты, ноВ жизненно важные стратегические позиции. Революция, однако, неВ матч поВ кендо — иВ неВ карнавальная пьеса сВ моралью. По-видимому, наша тактика определится неВ столько историей, сколько желанием оставаться вВ истории — неВ В«выживаяВ», ноВ продолжая жить.

Напрашивается вопрос В«что делать?В», иВ поВ двум причинам: — во-первых, уже сейчас существуют тысячи организаций, легально работающих наВ благо дел, революционных де-факто (или хотяВ бы достойных) — ноВ нет организующего мифа, пропаганды, преобразующего В«революционного сознанияВ», способного преодолеть разделенность как реформистскую институционализацию иВ идеологический паралич [В«раздача тем для борьбыВ»]. Во-вторых, большая часть В«нелегальщиныВ», кВ несчастью, обречена наВ контрпродуктивность иВ зализывание ран, иВ вВ точности поВ тойВ же причине — нет сознания, точнее, нет метанойи, неразделенного сознания. ВВ такой ситуации слияние кажется невозможным, иВ первое, сВ чем сталкивается джихад — это грубая теоретическая необходимость осознать иВ обосновать собственное место вВ истории. Пока что разговоры оВ В«предреволюционной ситуацииВ» вызывают иронию, неизбежно связанную сВ подобными терминами (история как В«кошмарВ») — Какие именно видим мыВ знаки, иВ наВ каком горизонте?

В этот момент надо вспомнить оВ том, что В«пропаганда действиемВ» изначально включала себя В«добрые делаВ» вместе сВ насильственными; поэтому временная автономная зона сохраняет свое значение, неВ только сама поВ себе, ноВ иВ как историческая реализация живого опыта, возможно, даже как способ пропаганды действием. Тогда восстание можно понимать как призыв кВ В«постоянной автономной зонеВ»; иВ слияние многих подобных групп даст форму В«миллениумуВ». Здесь даже В«отшельничествоВ» может быть ценно как тактика — если оно координируется иВ практикуется сВ оружием вВ руках иВ вВ массовом масштабе — В«революционный мирВ».

Сформулировав подобную модель, видишь, как далеко мыВ находимся отВ ееВ воплощения. МыВ хотелиВ бы позволить себе роскошь иВ удовлетворить сырую экзистенциальную страсть кВ В«действиюВ», хотяВ бы кВ В«анти-пессимизмуВ» вВ каком-нибудь виде — ноВ вВ текущий момент всякое обсуждение реальной тактики скорее всего окажется фатально (или смехотворно) преждевременным. Кроме того, вопрос В«что мне делать?» — чутьВ ли неВ самый опосредованный изВ возможных, иВ гарантирует полную невозможность любого ответа.

Мы тупы: чтобы осознать все это, нам потребовалось пять лет. Все, что когда-то было В«третьим путемВ», нужно продумать заново вВ свете единственного обстоятельства: нам противостоит единый мир, неВ два мира. Раз сопротивление выродилось вВ склочную ностальгию (1968В год такВ же В«трагиченВ» для нас, как любое другое фиаско) — раз леваческая стервозность иВ фашистская мелочность столь привлекательны для выдохшихся радикалов — тоВ это из-за того только, что, даже для себя, мыВ неВ признали этого нового обстоятельства, аВ именно, того, что, объявив себя абсолютом иВ выстроив мир вокруг этого заявления, Капитал вызвал кВ жизни своего старого смертельного врага (так обесчещенного 20-м столетием, такого скучного), вызвал его вновь иВ дал ему новое воплощение — последнего рубежа защиты для всего неограничимого — вызвал вновь революцию, вызвал джихад.

С сайта АНАРХИВ