Если манчестерство оперировало с "экономическим человеком", а марксизм - с тем же "экономическим человеком, по не индивидуальным, а классовым", то революционное народничество оперирует с "новой психологической личностью ", но не уединенной, оторванной от себе подобных, а с личностью общественной, мыслящей и действующей в определенной обстановке, при определенных методе и форме производства, политических институтов, социальной борьбе, идейном, накопленном столетиями, богатстве страны.
Действия эти управляются человеческими потребностями и влечениями, по отношению к сознанию человека, группирующимися по схеме П. Лаврова[i].
Но деятельности человека по пути осуществления всех этих потребностей и влечений положен предел в материальных условиях среды и "имманентных законах самого экономического развития", в стихийном стремлении общества "подчинить себе свои части, обратить их в служебное состояние для вящей полноты своего существования". Естественна, следовательно, борьба человека против всех этих порабощающих его личность тенденций, в целях сведения их к минимуму, но при условии сохранения гармонического целого. Во весь свой рост встает, таким образом, вопрос о формах этого целого, формах, при которых наиболее полно удовлетворялись бы эти потребности. И так как "общество и цивилизация сами по себе цены не имеют, если не служат удовлетворению потребности личности" (ст. III, 180, 1881, Михайловский), то встает вопрос о формах общежития, способных к быстрому я безболезненному изменению, к прогрессу, как только наступает несоответствие этих форм потребности личности, прежде всего потребности в свободе и развитии.
Гениальная формула прогресса, данная Н. Михайловским, указывает эту форму: "прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно все, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов". (Что такое прогресс, т. I, 150).
"Вне приведенной формулы, — говорит он, нет примирения между интересами личности и общества и вековой тяжбе между ними нет конца (т. I, 297). Но. значение этой абстрактной на первый вид формулы для конкретизации нашего социалистического идеала станет понятным лишь после некоторых предварительных разъяснений о возможном взаимоотношении личности и общества. Только после этих, разъяснений станет также понятной абсурдность утверждения Бердяева, что формула прогресса Михайловского не дает «никакой определенной формы общежития».
***
Если бы возможно было представить себе жизнь людей, как обособленных друг от друга единиц, если бы гармоническое и всестороннее развитие личности достигло такого кульминационного пункта, при котором каждый индивид мог бы обходиться без общественного целого, -- личность была бы абсолютно свободной в своих действиях и желаниях. Этот идеал—идеал индивидуализма: но можем ли мы его представить себе?.. Принципы индивидуализма в их чистом виде изложены Штирнером в книге "Единственный и его собственность". Отрицая подчинение личности обществу, он не признает для своего Я ни общественных норм, ни права за кем бы то ни было, в какой бы то ни было мере, этому Я устанавливать закон, понятия добра и истины. "Нет ничего выше меня", — вот краткая, но вполне законченная формула его воззрения на взаимоотношения индивидуума и целого, отношения личности к личности. Для Штирнера не существует любви человека к человеку, не существует святости для "меня", человека, брака, нравственных отношений, дружбы, обязанностей. "Восставая против помыслов и понятий современности, эгоист безжалостно совершает самое решительное уничтожение святынь. Ничто ему не свято."
"Я хочу быть всем и иметь все, что могу. Имеют пи то же самое другие, какое мне дело. Равного, того же самого, они не могут ни иметь, ни представлять собой... я считаю себя не чем-нибудь особенным, но единственным. Конечно, я имею сходство с другими, но это имеет значение лишь для сравнения или рефлексии; в действительности я несравним и единственен. Я не хочу в тебе ни признавать, ни уважать, что бы то ни было, ни собственника, ни босяка, ни да же только человека, но хочу пользоваться тобой". (194).
Но Штирнер, признавая единственным законом Я — закон личного интереса, противопоставляя Я — семье, обществу, нации, государству которые для Я существуют лишь постольку, поскольку Я признает над собой их власть; называя единственной реальностью "мое собственное Я" а все остальное — абстракциями, все же должен был признать: "союз эгоистов", союз во имя удовлетворения потребностей этого Я, которое войдет в союз, если это выгодно, уйдет, если невыгодно этому Я. Это и будет, говорит Штирнер, Союз свободных людей. Признание Союза, как бы он ни назывался и во имя чего бы он ни создавался, оставляет вопрос о взаимоотношениям личности и общества открытым, не решенным. Ибо и входя в "союз эгоистов" для удовлетворения, по-видимому, лучшего и более полного, потребностей и выходя из него, придется выяснить конституцию этих взаимоотношений, дабы союз мог выполнить возложенные на него функции: помочь личности удовлетворять свои потребности. А при выяснении взаимоотношений, установлении "madu s'aendi" между личностью и союзом, придется согласовать различные эгоистические наклонности, т. е. одним — эгоизма немного надбавить, другим — убавить. "Я" союза становится не тем, чем он был вне союза. Можно говорить — "нет ничего выше меня", можно утверждать — нет ничего для меня святого, можно не признавать никаких норм, любви, понятии добра и т. д., но нельзя игнорировать факта: необходимости образования коллектива в целях оказания эгоистической личности помощи в ее борьбе за существование. Следовательно, вопрос о взаимоотношениях эгоиста и коллектива эгоистов становится во весь свой рост. Шарль Жид опровергает парадоксальные утверждения Штирнера единственным указанием на неверность основной предпосылки: единственная реальность индивид, а ирреальность – общество.
"Индивид, – говорит Ш. Жид, – не существует вне общества. Он не более реален, чем общество. Индивид - простой элемент общества и не независим от него; не от него зависит, существует или не существует общество. Общество не простая идея; оно единственное явление. С таким же основанием можно было бы индивида назвать абстракцией. Это он истинный фантом" ("История Экономич. Учений", 361).
Свое утверждение он подтверждает ссылкой на так называемый социально-политический анархизм, также признающий "реальность за социальным явлением", особенно в лице Бакунина.
"Индивид индивидуалистов -- фикция. Общество подобно природе возникло раньше человеческого индивида и переживет его; подобно природе оно вечно... Человек становится человеком, приходит к сознанию себя человеком и начинает действовать, как человек, только в обществе и только благодаря коллективной деятельности общества в целом. Он освобождается от ига внешней природы только благодаря коллективному или общественному труду... Вне общества человек вечно оставался бы диким зверем".
Возникло ли общество раньше индивида, или индивид раньше общества, – все это напрасные словопрения, напоминающие спор, что раньше: курица или яйцо. Мы присутствуем в данный момент при двух явлениях:
- факте существования индивида, стремящегося к полной свободе, к уничтожению всякой своей зависимости от общества;
- факте существования общества с противоположными тенденциями.
Вопрос в том, как разрешить эту проблему, не возвращаясь к звероподобному состоянию первобытных людей и не разрушая целого. Если не прав Штирнер с его ирреальным обществом, то неправ и Бакунин, неправ и Жид, неправы все трактующие индивид как фикцию, так фантом. Если он был фикцией, если он есть фикция, то он ею не должен быть. Такова проблема.
Верную постановку вопроса мы находим только у наших учителей - у П. Лаврова и Н. Михайловского.
"Общество вне личности не заключает ничего реального. Ясно понятые интересы личности требуют, чтобы она стремилась к осуществлению общих интересов; общественные цели могут быть достигнуты исключительно в личности. Поэтому, истинная общественная теория требует не подчинения общественного элемента личному и не поглощения личности обществом, а слития общественных и частных интересов ("Истор. Письма". 88).
"Перед нами определенная задача прогресса: культура должна быть переработана мыслью. Перед нами также определенный единственный деятель прогресса: личность, определяющая свои силы и дело, ей доступное. Мысль реальна лишь в личности. Культура реальна в общественных формах. Следовательно, личность остается со своими силами "со своими требованиями лицом к лицу с общественными формами" (там же 100).
"Я и не я", – пишет Михайловский, – такова формула мира, выставленная немецкой метафизикой. На одной чашке весов Я такой-то, а на другой – все остальное... Более дерзкая идея никогда не высказывалась человеческим языком, да ничего более дерзкого и придумать нельзя... Как ни дерзка, однако, эта формула, она вполне соответствует природе человека, как и всякого индивидуализированного существа вообще. Каждым своим шагом, каждым дыханием человек выделяет свое Я из необъятного не Я, противопоставляет себя ему и располагает все "не Я" в чисто эгоистической перспективе, т. е. группирует его, применяясь к своим личным страданиям и положениям. Это до такой степени очевидно, несмотря на все грошевое рассуждение моралистов, что человек мыслящий и не лицемер не потребует он нас доказательств" (Борьба за индивидуальность 434, т. I).
Только так и может быть поставлен этот вопрос. И индивид, и общество - реальности, стоящие лицом к лицу, желающие слить свои интересы, но в таких взаимоотношениях, чтобы личность не теряла своей независимости, а общество сохранило полностью свою целостность и правильность своих общественных отправлений. Но правильная постановка вопроса не означает получения исчерпывающего ответа на него. Как решает Михайловский эту дисгармонию между Я и «Не Я»?
Преследуя всю свою жизнь цель – выяснить влияние различных форм общежития на человеческую индивидуальность, он должен был, – разумеется, поставить вопрос и о той совершенной форме, при которой "правда-истина и правда-справедливость являлись бы рука об руку, одна другую пополняя" при которой, употребляя всем известную, давно приобретшую право гражданства формулу, личность могла бы всесторонне, гармонично и свободно развиваться. Форма эта, точнее принципы этой формы, даны в, его формуле прогресса, приведенной нами выше. Вне этой формулы невозможно прекращение борьбы между обществом, стремящимся "самым процессом своего развития подчинить себе входящие в его состав индивидуальности", и личностью человека, отстаивающего свою индивидуальность от этого стихийного посягательства, от стремления "раздробить личность, оставить ей какое-нибудь одно специальное отправление".
Формула эта предполагает прежде всего освобождение труда, в котором только и выражается личность, труда, равного для всех, труда сознательного, труда в социалистическом обществе, ибо ''где человек, там и труд, где труд – там и свобода". Такое решение проблемы основывается на том, что "интересы труда везде одни и те все". Это решение верно лишь постольку, поскольку вопрос рассматривается через призму существующих капиталистических отношений, поскольку интересам труда противопоставляются сейчас интересы капитала, интересы эксплуатации, давящие различные группы труда, не с одинаковой силой, но все же вырабатывающей во всех группах единство классового интереса и классового сознания перед лицом врага. С уничтожением же этого врага, перед лицом которого примирялись все эти разнородные интересы эксплуатируемых групп, неизбежно проявление этих противоречий, неизбежен рост этих противоположностей на почве умственного и вообще психического неравенства людей, их развития, различия в общественном положении руководителей и руководимых, организаторов и организуемых, работников физического труда и умственного, квалифицированных и чернорабочих, узких специалистов в системе сложного сотрудничества от разносторонней личности простой кооперации. И вполне прав С. Булгаков, утверждавший, что "люди при всем своем внешнем (курсив мой Н.) обобществлении остаются непроницаемы друг для друга, отгораживаются стеклянной стеной, не видной, но ощутительной, и этот индивидуализм в социализме "всегда будет угрожать ему анархическим бунтом". Дурно ли, хорошо ли это, дурной ли или здоровый этот индивидуализм, но он будет существовать, будет и... бунт личности. Равенство может быть лишь равенством политическим и экономическим, свобода, следовательно, лишь относительной, ограниченной или, как выражается Булгаков, "свобода, как внешнее ограничение индивидуальной автономии". Наконец; непрерывность развития и его беспредельность дают нам право поставить вопрос о личности, переросшей рамки социалистической жизни. Объявит ли оно обществу борьбу, или уйдет из душной для нее социалистической жизни? Куда уйдет? Остается все та же борьба, бунт, ибо "история есть неустанное стремление, вечная тревога, путь, не имеющий конца".
Трудность решения этой проблемы осложняется, как я уже указывал, тем еще, что цель, – создание такого общественного устройства, в котором каждый индивид мог бы. существовать и действовать совершенно самостоятельно и свободно, – сталкивается с фактом существования человеческого общежития, которое является не только объектом воздействия сознательных личностей, но которое, как продукт, всей предыдущей истории, определяет личность. И старый, но вечно юный вопрос о примирении интересов личности и общества затягивает нас теоретически в заколдованный круг, откуда нет выхода. Вопрос всеми лишь ставится, но никем полностью не решается.
Подойдем к этому вопросу с практической стороны. Попытаемся реализовать принципы анархического индивидуализма. Полная свобода личности возможна лишь тогда, когда каждая личность будет хозяйственно совершенно независима от другой, равной ей личности. Мы можем представить себе такое высокое развитие техники, таком расцвет системы электрификации, когда каждым дом превратится в мастерскую. Электрическая энергия, передаваясь на большое расстояние, будет приводить в движение поставленные у себя дома станки, – строгальные, сверлильные, токарные, вязальные, швейные, прядильные и т. д., облегчая и совершенствуя работу на столько, что человек сможет содержать себя, работая 2-3 часа. Остальное время распределится между производством продуктов потребления - садоводством, огородничеством, земледелием. Большего совершенства нельзя себе и представить: тут и свобода, тут и равенство, тут, следовательно, и братство, которому при социализме "нет места вообще и явиться ему неоткуда." "Высшее устройство человечества, - говорит Булгаков, - предельное понятие, и норма его – не свобода и равенство, а братство". (Первохристианство и новейший социализм, 45). Это так, но не церковь, не свободнo-теократический союз, а анархический индивидуализм, если бы он был возможен, решает проблему братства людей и народов.
Но ведь ясно, что анархический индивидуализм с его "домашним" производством не может существовать без необходимой для работы механической энергии. Кто же ее доставит, кто поставит эту мощную станцию с ее турбинами, паровыми машинами, котлами, трансформаторами, моторами? Кто доставит необходимую для правильной работы станции горючий материал, пищу машин? Кто и где машины эти будет составлять и ремонтировать? Это сделает "Союз эгоистов". Значит, наряду с индивидуальным хозяйством будет существовать и коллективное по типу сложной кооперации. Это первая поправка к анархическому индивидуализму. Вторая - для мелкого производителя нужны прежде всего моторы слабой мощности, передаточные ремни, провода, лампы накаливания, амперметры, вольтметры и т. д. Кто ему их доставит? Какое-либо общество, их производящее? Нужны мелким производителям и сырье для переработки – кожа, железо, керосин, уголь, разные кислоты и крон. Их доставит тоже какое-либо общество. И еще, за что отдельные производители будут все это получать? Или за плату, тогда анархический индивидуализм является ничем иным, как строем капиталистических отношение, или, как член общества производителей, как составная часть, равноправная и полноправная единица целого, которому и принадлежат все орудия производства, где бы они ни были установлены – в частном ли доме, или на большой фабрике, на улице или в поле. Но в этом случае мы приходим к социализму в той или иной форме. Наконец, само положение о ведении хозяйства "единственным" – абсурд. Я академик, я герой, я мореплаватель, я плотник, я земледелец, я механик и электротехник, я повар и судомойка – все это идеально, но вряд ли возможно. Но если бы и было возможно, в далеком будущем, то одиночество предполагает ведь атрофирование в человеке потребности размножения, половой потребности. Человек превращается в бесполого муравья. Но "гармоничность" восстает против подобного допущения. Значит, придется допустить или возврат к тому, что называется "отсутствием семьи", к состоянию всеобщего смешения полов, или к семейной жизни. И в первом случае, этом высшем порядке жизни, и во втором ставится вопрос о воспитании детей. Их будет воспитывать или общество или семья. И в одном, и в другом случае свобода "единственного" терпит ограничения.
Прав Кропоткин, утверждая, что человек не может освободиться ни от привычек известной честности, ни от своих обязанностей по отношению к другому человеку.
Прав Бакунин, говоря: "свобода вовсе не есть явление изолированности, а явление взаимного отражения; не разъединенности, а, наоборот, связанности, при условии, если свобода каждого индивида есть не что иное, как отражение его человечности или его человеческого права в сознании всех свободных людей, его братьев, равных ему".
Прав Михайловский, предполагая: "вполне мыслимо, что нравственно-усовершенствованная личность будет некогда существовать без особенных охранительных союзов и держаться только того чисто положительного вида сообщества, которое по техническим основаниям необходимо для производительной личности".
Все они правы, но вопрос о взаимном отношении этой производительной личности и сообщества с точки зрения сохранения личности своей свободы: вопрос о гармоничном развитии личности, если "свобода есть явление связанности" остается открытым, ибо "как же связать враждебную личность и тенденцию общества "раздробить личность" с тем несомненным фактом, что общественная жизнь расширяет и обогащает наше личное существование" (Михайловский). Ответ может быть только один: так как это противоречие неизбежность, то полной свободы личности быть не может, может быть лишь приближение к этому идеалу путем борьбы с вышеуказанной тенденцией общества. Борьба эта вечна. И в этой борьбе, в этой невозможности добиться полной свободы, и в этом неиссякаемом стремлении ее добиться - залог непрерывности общественного прогресса.
Итак, попытка построения строя анархического индивидуализма неизбежно приводит к объединению людей в ассоциации, к созданию общежития в какой-либо форме. Какова же эта форма? в следующих номерах рассмотрим два ее вида: централистический коммунизм и коммунизм анархический.
(Этих статей у нас нет. AVTONOM.ORG)
[i] П. Лавров. Исторические письма, стр. 28
Г. Нестроев
Волна № 46 Октябрь 1923 С. 37-42
Нестроев Григорий Абрамович
настоящие имя и фамилия Гирш Цыпин (1877 — ?), политический деятель. Член Союза эсеров-максималистов (с 1906), его теоретик, в 1917 член Центрального совета, автор программной брошюры «Максимализм и большевизм» (1919). С 1924 в тюрьмах и ссылке.
См. также:
