Лабиринты мудаков

Статистики социальной незащищённости нет, но есть новое законодательство в сфере природопользования и трудовых отношений, которые капитально понизят и без того слабую соц.поддержку. Эти законы принимаются под прямым влиянием международных финансовых институтов, в результате той самой "западной ориентации".

Зарплаты растут - хорошо, но вместе с ними растут и цены и последствия резкого послемайдановского скачка цен на услуги ЖКХ чувствуются до сих пор.

Мани, какая же может быть статистика в снижении соцподдержки, когда изменения в трудовом законодательстве это качественный, а не количественный показатель. Вот здесь можно прочитать подробности, правда большая часть на украинском: https://rev.org.ua/new-tk/
И мы не писали нигде, что "из-за Майдана" - мы лишь утверждаем, что прозападная ориентация правительства не означает того, что жиь станет "как в Польше" - не станет. Но и это частность - даже если бы стало, это ли цель анархистов? Подход "меньшего зла", на наш взгляд, эо неверно понятая "реальная политика".

Кстати, не огласны с аргументом, что евроинтеграция оставляет больше пространства для социальных экспериментов. Как раз в стране, ассоциированной с ЕС, международные институты с гораздо большей вероятностью приложат максимум усилий, чтобы задавить любое революционное движение.

"Более стабильная система НАТО": в США БЛМ-протесты, дискуссии о расформировании полиции и проблемах расизма.

"Менее стабильная Россия": несколько крупных маршей протеста, отравлен Навальный, посадки анархистов на 10+ лет.

Боец Анархо-Аналитики

Дорогой автор, я не буду много писать о том, что ваше "анархистское решение для Беларуси" такое же оторванное от реальности, как и "анархистское решение для Крыма". Выше все это прекрасно разжевал Мікола. Толку мало, но уж как есть. Я просто обращу ваше внимание на один немаловажный момент.

Когда-то, в глубокой древности нулевых, на "Автономе" публиковалось множество материалов об информационной гигиене. Прошли годы, и теперь во всемирной сети Интернет можно получить доступ практически к любой литературе на эту тему. Тем не менее, ваши материалы и комментарии свидетельствуют об отсутствии элементарных навыков анализа информации. (Этим же грешит дражайший г-н Шрайбман, гордо величающий себя публицистом.)

"Но в современном мире важна картинка. Такие СМИ, как «Навальный LIVE», «Дождь», «Эхо Москвы» (т. е. явно не провластные) показывают кадры, где М. Колесникова выходит между протестующими и ОМОНом и говорит: «так, отходим на 10 метров» и снабжают это комментами «протестующие послушались»".

Вы не находите, что список названных вами изданий весьма односторонен? А как же правило об использовании нескольких НЕЗАВИСИМЫХ источников?

Это, конечно, менее невежественно, чем ссылки на авторитет "украинского блоггера Шария" и "комитет спасения Украины". Однако же тенденция к понижению уровня образованности анархистских авторов продолжает пугать. Как говорил великий украинский поэт Шевченко, "учітесь, читайте", и будет вам счастье.

И еще одно. "МЫ УБЕЖДЕНЫ, что наше движение способно предложить самостоятельную политическую альтернативу и стать полноценным политическим субъектом". Позвольте спросить, какие конкретные механизмы вы предлагаете? Спасибо.

Мани

Если я правильно понял, вы пытаетесь сказать, что переориентация с России на условный "Запад" всегда вредит простым людям. - Нет, и очень удивлены, что нас так истрактовали. Безотносительно ориентации на Россию — ориентация бедных стран на Запад, в частности на принятые в неолиберальном сообществе способы экономического взаимодействия, олицетворяемые ВТО и МВФ, зачастую приводят не к приёму в «семью цивилизованных народов», а к усилению эксплуатации, усугублению политической и экономической зависимости.

Т.е. вновь, почему анархистам, на наш взгляд, стоит быть противниками «западничества»/либерализма? Потому что полная интеграция той или иной страны в глобальный капитализм, в котором Запад (или Север, если угодно) играет роль метрополии, вредит обществу страны и отдаляет анархистов от осуществления своих политических целей (создания общества максимально развитого самоуправления и солидарности), так как включает страну в более стабильную систему.

То есть, никакого эмпирического подтверждения словам "полным ходом сокращается социальная защищённость" нет, я правильно понимаю? - честно говоря, странное умозаключение. Статистика и эмпирика это, вроде как, не одно и то же. Эмпирические подтверждения: падение гривны после Майдана (больше, чем рост зарплат), взлёт тарифов ЖКХ, бедность значительной части населения, законодательные нововведения, сокращающие социальную защищённость, урезающие права наёмных работников и открывающие дорогу приватизации крупных земельных владений производственного назначения.

 Любая гипотетическая "автономная зона" будет вынуждена искать себе союзников и лавировать, чтобы её тут же не задавили соседние государства.- одно дело лавировать, чтобы осуществить свои цели, другое — реально считать одну враждебную систему предпочтительнее другой.

 Ага, это же в Европе задержанных насилуют дубинками, а анархистов сажают на 15 лет за сам факт того, что они анархисты, - и тем не менее, общества, где власти сажают и насилуют могут быть ближе к революционным изменениям, чем те, где этого не делают.

Кролик Роджер

Высокомерность, многословие и «умный вид» вам не помогают. К чему эти рассуждения об информационной гигиене? Кадры Марии Колесниковой в роли лидера-миротворца — не монтаж, кто бы их ни показал.

Если вам интересны методы, которые мы предлагаем, читайте, пожалуйста, наши ресурсы. Совсем вкратце — выстраивание революционной анархистской организации (-ий), стремящейся создать значительный кадровый резерв и обрести максимально доступное организующее и идейное влияние на общество с тем, чтобы в благоприятных обстоятельствах вмешаться в политический процесс и обеспечить изменения, максимально приближающие общество к анархистским принципам.

Прошел практически месяц с начала событий в Белоруссии, и пора начать подводить некоторые итоги. Комментаторы подбирают названия для этой «революции» – то ли «картофельная», то ли «сердечковая». Но я начну с того, что это – не революция. Революция предусматривает борьбу за изменение социальной системы, в Белоруссии этого нет. Из чего вытекает множество последствий, которые проявились практически сразу.

Эмоциональные завсегдатаи блогосферы в первые дни писали о ситуации так, будто Лукашенко – это Каддафи, бегущий из Триполи. Споры перерастали в ссоры. Я старался в этом не участвовать. Можно было бы упрекнуть меня в том, что я теперь, месяц спустя рассуждаю задним числом. Как историк, я и должен подводить итоги, и может быть даже позднее. Но как человек с общественной позицией и немалым опытом, я отвечаю на вопросы, если меня спрашивают. Через день после выборов в Белоруссии в эфире «КП» мое мнение спросил режиссер Юрий Грымов, и наша беседа с ним отражает мои первые впечатления от происходящего (кому интересно, ссылка в первом комментарии). В программе Грымова я скептически высказаться о перспективах антилукашенковского движения. Вот некоторые тезисы из той беседы, которые я разделяю и теперь.

Массовые волнения происходят в Белоруссии далеко не впервые, и в данном случае нет нового качества. «Я бы не стал считать, что мы на каком-то невероятном переломе». Оппозиция характеризуется «отсутствием идеи, отсутствием какой-то принципиальной альтернативы». «Пока не будет ясности, а что на той стороне хорошего, усталость от стареющего автократического зашедшего в тупик вождя (это не только Белоруссии касается) будет продолжаться», но режим меняться не будет. «Цветная революция – это не самоцель, потому что у нее на самом деле нет цели. Она потому и «цветная», потому что она не красная, и не синяя, и не зеленая. У нее идеи нет, она никакая. Это выпускание пара». Для широких масс населения в этих событиях нет своей цели, своего смысла. Смена старого автократа и связанной с ним верхушки на новую верхушку без смены системы общественных отношений не несет людям шанса на улучшения настолько, чтобы ради этого можно было рисковать нынешним состоянием жизни. А иногда и самой жизнью. И поэтому в движение не вовлечется достаточное количество активных, энергичных людей, чтобы сломать режим. Не говоря уже о негодной тактике, к которой постсоветские автократы вполне адаптировались. Мой вывод 11 августа: «Я думаю, что это стихнет».

Что произошло в первые дни после выборов 9 августа? Не была выдвинута привлекательная программа социальных перемен. У Тихановской, как у всякого кандидата, была предвыборная программа, но она играла минимальную роль в мобилизации сил на сторону оппозиции. Скорее наоборот, знакомство с этим слишком либерально-западническим набором требований больше отталкивает широкие массы, чем привлекает. «Слабая женщина», которой доверились люди, тут же сбежала за рубеж, не объяснив, в чем заключалась явная угроза ее безопасности. Это достаточно характеризовало качество лидерства. Но этот фактор – субъективный, бывает, что массы заменяют негодных лидеров. В данном случае не заменили, что тоже характерно – нет демократического механизма смены лидеров. А ведь Тихановскую в качестве лидера оппозиции по существу подобрал сам Лукашенко, согласившись, что именно эта «слабая женщина» будет единственной явной оппозиционеркой, допущенной до избирательной кампании. Также в свое время Путин надругался над либералами, сделав их кандидатом на выборах 2018 г. Собчак. Но либеральная общественность тогда не очень приняла выбор президента. А белорусская оппозиция приняла. Важный урок Белоруссии – нельзя принимать лидера, монополия которого на лидерство расчищена властью.

В первые дни также состоялась проба сил на улице. И демонстранты, и «космонавты» действовали агрессивнее, чем потом. Эта проба сил закончилась в пользу милиционеров. Агрессивная фаза событий дала интернету богатый материал о жестокости силовиков, что всегда производит сильное впечатление на правозащитную общественность, которая сильнее на Западе, чем на Востоке (включая Россию). Вроде бы начались стачки на предприятиях. Но быстро выяснилось, что они проводятся практически «без отрыва от производства», то есть представляют собой скорее митинги, чем парализацию экономики. Таким образом, определилась перспектива событий: Лукашенко устоит, но будет еще сильнее дискредитирован на Западе. Но для него это не новость. Так что в моем скепсисе образца 11 августа не было ничего удивительного.

Таков первый диагноз, и теперь, когда движение потеряло темп и, в общем, стихает, можно развить эти тезисы, чтобы извлечь уроки на будущее.

Итак, причина обреченности нынешнего антиавторитарного движения в Белоруссии заключается, прежде всего, в отсутствии социальной идеи и кризисе метода борьбы. Из этого вытекает остальное. Поговорим подробнее о методе массового уличного протеста, который сегодня является символом веры большинства протестных активистов.

Впервые на советском-постсоветском пространстве этот метод был успешно применен в 1988-1991 гг. Когда неформалы стали выводить людей на улицы тысячами, власть растерялась. Было видно, что милиция не знает, что делать, потому что политическое руководство оказалось из-за митингов в патовой ситуации. Политика Перестройки Горбачева основывалась на союзе с интеллигенцией внутри страны и размораживании отношений с Западом. Это невозможно, если ты стреляешь в толпу и отправляешь тысячи активистов за решетку. Когда мы выходили на улицу в 1988 г., то не знали, в какой момент переменится ветер истории, и нас начнут разгонять и репрессировать всерьез. Власть, оценивая издержки перехода от «нового мышления» к старому доброму террору, на это тогда не пошла в силу многих причин. А затем движение достигло таких масштабов, что переход к террору мог привести уже и к гражданской войне. Время для подавления уличного протеста было упущено, процесс принял необратимый характер. Хорошо это было или плохо – я сейчас не обсуждаю, ограничиваясь темой эффективности самого метода борьбы.

Метод свержения коммунистического режима оказался таким эффективным и, что немаловажно, некровавым, что затем ненасильственная борьба за улицу стала широко применяться для свержения режимов по всякому поводу, в связи с недовольством разного уровня глубины: от действительных социальных проблем до подтасовок на выборах, без которых трудно представить себе выборы в периферийных странах. В «цветных революциях» (оба слова в кавычках) метод подменил цели – задача смены социальных отношений практически не ставилась. «Революции» стали методом выпускания социального пара в интересах оппозиционных элит. Как правило, «цветные революции» противостояли авторитарным тенденциям в пользу политического плюрализма, но и это было не обязательно, как показал, например, опыт Киргизии с двумя «революциями». После 2005 г. пришел вполне авторитарный Бакиев, да и после 2010 г. политический плюрализм заметно увял. Социальные результаты «цветных революций», вернее их практическое отсутствие, не могло не вести к разочарованию со стороны трудовых масс в этом методе решения проблем.

Кризисом жанра стало перерастание массовых уличных выступлений в вооруженные столкновения, в которых уже нет ничего исторически нового и которые несут в себе зерно авторитаризма по принципу «винтовка рождает власть».

А пока нарастал кризис жанра, режимы, против которых направлен массовый протест, тоже внимательно изучали опыт свержения неудачливых коллег, и после «арабской весны» и «майданов» извлекли уроки. Они, как и Горбачев, не могут позволить себе сталинский террор и хрущевскую стрельбу по толпе из автоматов. Ведь вовлеченность постсоветских стран в мировые рынки слишком велика, приходится бояться экономической изоляции (да и за свою зарубежную недвижимость и счета) и вести себя на грани приличий, чтобы всегда можно было сказать – у нас не хуже, чем во Франции и США. Там тоже демонстрантов бьют (при этом «замыливается» тот факт, что уровень собственно политических репрессий там ниже, и во время волнений практически не ставится вопрос о власти). Но постсоветские автократы теперь уже не теряются, столкнувшись с десятками тысяч людей на улицах (а если справишься с десятками, то и с сотнями тоже – потому что наибольшую опасность для «космонавтов» представляет та часть демонстрантов, которая идет впереди, а не вся толща демонстрации). Теперь «космонавты» умеют разгонять «агрессивную толпу». Опыт Белоруссии это подтвердил. Может быть в будущем, по мере развития технологий гражданской самообороны это соотношение изменится, но хороша ли вообще «гонка вооружений» в этой сфере? Ведь это тоже чревато гражданской войной. Во всяком случае, те, кто надеется переиграть власть на этом поле, все больше рискуют отправиться по стопам фигурантов «дела Сети».

А как же «майдан»? Тогда же получилось. А что собственно получилось? Режим на Украине в 2004 и 2014 гг. не был авторитарным, существовало равновесие сил элитных групп, которые могли практически открыто финансировать оппозиционную оргструктуру. Важную роль в исходе событий в Киеве сыграл фактический переход к вооруженной борьбе. И конечно оппозиции повезло с президентом, который сбежал из столицы. А если бы не сбежал, а стал бы обороняться? И заранее готовился бы к такой обороне – как нынешние президенты готовятся, учтя опыт.

Вариант перехода от простых манифестаций к «майдану» рассматривался и в Белоруссии. Об этом говорят два факта – арест 33-х специалистов по ведению боевых действий и некая беседа Путина с Лукашенко, о которой мы знаем в интерпретации Путина. А он сообщил, что создал силовой резерв для переброски в Белоруссию и добился права на такую переброску от Лукашенко, если «экстремисты» начнут захватывать официальные здания. Вот он, казус белли. И Лукашенко тоже об этом думал – не случайно его так взволновала переброска 33-х «охранников» из России, которые могли бы такой казус белли создать. После чего ты оказываешься под надежной охраной и не можешь самостоятельно двинуть пальцем. Конечно, все вольны верить в украинско-венесуэльскую версию о том, что опытные боевики решили, будто их квалификация нужна не для атак и провокаций, а для мирной охраны нефтяных объектов, и что путь в Венесуэлу из России лежит именно через Белоруссию и Турцию. Вероятно, Лукашенко в это тоже не очень поверил, но пока затаил. Утерев нос российским специалистам «с опытом боевых действий», получив нужные показания и выпустив опростоволосившихся боевиков назад, Лукашенко теперь рассказывает о любви к России, но и от «многовекторности» не отказывается. У него собственно нет другого выхода. Он рад, что на кровавый «майдан» его не подсадили. Конечно, неприятный холодок был, и теперь Лукашенко с неизбежностью будет думать о красивом завершении своего правления и о преемнике «до Коли». Он считает, что на это у него есть еще пятилетка.

Что при этом думают другие влиятельные чиновники государства Беларусь, мы не знаем. Как не знаем, что думает окружение Путина по поводу его обнуления. Как сказал Ю. Грымов, выражая более широкие элитарные настроения, «я хочу другие усы». Смена усов или формы лысины – удачный способ разрядить общественную напряженность, создать иллюзию перемен, которая на время снимет потребность в настоящих переменах.

Автократы не хотят доводить дело до волнений, даже если уверены в силовой победе над ними. Подавление создаст кровавые картины, что в современном мире не принято. Но это не значит, что они в случае возникновения «майдана» побегут как Янукович. У них и здесь все козыри, пока сплочено чиновничество. Но автократы никогда доподлинно не знают, что творится в головах их подчиненных. Сила правителей в плюралистической («демократической») системе заключается в том, что там политики могут более или мене свободно высказываться, и соотношение сил понятно, а вокруг диктатора царит тревожная тишина.

В случае раскола правящей касты, которого сейчас в Белоруссии не наблюдается, у движения снизу могут появиться значительные шансы на успех. Интересный маркер решимости белорусских оппозиционных лидеров бороться всерьез: оппозиция не использует ту составляющую «майданного» опыта, которая не является кровавой и которая могла бы усилить протест (не даром Путин сообщил публично, что именно этого и опасается). Этот «козырь» массового движения – привязка к местности, занятие пространств и зданий, которые становятся штабами и символами движения. Тут «майдан» ничего нового не придумал – это сделали еще защитники Белого дома в 1991 г., сразу усилив свои позиции. Когда «экстремисты» штурмуют правительственные здания, они лишь дают повод власти применить оружие (это показал еще поход на Останкино в 1993 г.). А когда оппозиционные массы мирно входят в какие-то учреждения, где у них есть инсайдеры – это сразу выводит движение на новый уровень. Появляется здание-символ, откуда трудно выкурить революционные массы, территория «альтернативного государства», где круглосуточно бьется его пульс. Белорусская оппозиция не собирается доводить дело до «майдана». Достаточно шествий. Шансы для большего уже упущены.

И Лукашенко, не желая доводить дело до «майдана», использует гибкий инструментарий: можно провести жесткий разгон, а если он не помог и подошел к грани «майдана» – можно перейти к добродушному игнорированию уличных шествий. Как показал опыт «Болотного движения» в 2012-2014 гг., перспективы такой ситуации благоприятны для властей. По мере наступления усталости масс власти просто под разными поводами будут нейтрализовывать организаторов. К собственно мирным шествиям власть адаптировалась.

Это конечно не значит, что массовые выступления должны сойти со сцены. Они не годятся для смены режима, но для решения неполитических, собственно социальных проблем они могут быть вполне успешны, что подтверждает, например, опыт борьбы за Шиес в Архангельской области и за Шиханы в Башкирии.

Таков урок белорусских событий в части методов борьбы. И некоторое осознание этой проблемы в Белоруссии было. Отсюда – попытка воскресить старый добрый метод политической стачки. Но стачка получилась скорее символической, чем реально угрожающей доходам режима. Однако само обращение к этому опыту показательно и могло бы усилить движение, если бы делалось всерьез. А всерьез это может быть только тогда, когда рабочий класс увидит – борьба ведется за его интересы, ему в руководстве движением дается свой весомый голос. Ничего такого сейчас в Белоруссии не случилось. Нет Совета рабочих депутатов, реально избираемого стачкомами. Нет социальной программы в интересах рабочих. Нет существенного представительства стачечников в КС оппозиции, который формируется из западнической либеральной интеллигенции. Рабочим массам Лукашенко может быть надоел еще больше, чем интеллигенции. Они готовы показать ему козью морду, помитинговав и даже сделав вид, что стачкуют. Но не долго, и желательно не в ущерб доходу предприятия. Рабочие нутром чуют: «пролетариат борется – буржуазия крадется к власти». А за это бороться всерьез как-то не хочется.

Массовая независимая от власти и бизнеса организация трудящихся страшна для режима. Об это напоминает и юбилей польского движения «Солидарность» 1980-1981 гг. Но он напоминает и о другом: массовая кампания неповиновения революционного уровня – это тоже еще не гарантия победы. И победа – это не гарантия того, что людям станет лучше жить. Вот о чем нужно думать прежде всего – как выйти из кризиса без ущерба для благополучия широких масс? Хотя бы в среднесрочной перспективе (в первый момент сама ситуация борьбы приводит к экономическому спаду, это неизбежно). И каково место в этом выходе массового протестного движения, которое заставит власть считаться с собой и увлечет своими идеями как широкие массы, так и часть элиты. А для этого у движения должны быть свежие социальные идеи.

И тогда решится проблема метода, потому что метод должен вести к социальной цели, а не к успеху чьих-то карьер. И тогда изменится проблема лидерства, потому что лидеры будут выдвигаться массовыми социальными организациями и заменяться ими в случае надобности. Протест невозможен без лидерства, потому что для его успеха требуется скоординированность решений и действий. Современные технологии облегчают такую координацию на горизонтальной, а не иерархической основе. Они размывают постаменты под единоличными вождями, которые стремятся отождествить движение со своим именем и затем принимать решения за него. Оппозиционное движение в своей организации должно нести тот образ будущего, которое наступит в случае его победы. И это переустройство общественного движения – сложная работа, которая должна предшествовать решающим социально-политическим переменам.

У Ленина есть удачная фраза: «Нельзя играть в вооруженное восстание». Ее можно перефразировать соответственно веку: нельзя играть в революцию.

Возможны ли революции в будущем? Суть революции – в качественных социально-политических переменах. Такие перемены необходимы, если мы хотим, чтобы общество не деградировало в рамках вечной нынешней стадии истории, а двигалось вперед, через новые рубежи к новым стадиям. Это вопрос даже не политический, а историософский и касающийся нашей жизни в ее основах. Конечно, можно помечтать, как назревшие социальные перемены эффективно осуществят реформаторы из той самой социальной элиты, которая от этих перемен теряет влияние, мирно и превентивно уступая место новым силам и явлениям. Но так бывает нечасто. Обычно процесс глубоких перемен подталкивается «снизу», той частью народа, которому уже невмоготу жить при старых порядках. Но выступая против существующей социальной системы, нужно понимать: ради чего? Тогда будет яснее – как.

https://www.facebook.com/story.php?story_fbid=3473517946003523&id=100000360566686

Вынесем вверх хороший вопрос насчёт стабильности системы. Западные демократии менее стабильны в плане лиц во власти, но они более стабильны именно в системном плане: устройства и институтов общества. Там есть набор системных политических партий, между ними есть консенсус о незыблемости основ социально-экономического строя: частной собственности, представительной демократии и т. д. Кроме того, есть институциональные механизмы, не позволяющие меняющимся правителям менять систему. Поэтому кто бы ни пришёл к власти, в обществе меняется сравнительно немного. Грубо говоря, Сириза не может, придя к власти, сделать в Греции демократический социализм, не произведя государственного переворота (против которого, скорее всего, выступят военные и полиция). Стабильность западных систем поддерживают и их наднациональные институты, ЕС и НАТО. У западных стран есть материальные ресурсы, которые позволяют поддерживать их социально-экономический уклад и избегать кризисов, чреватых революциями снизу.

Что же касается России и Беларуси — то они стабильнее в плане несменяемости первых лиц, но устойчивость самой системы представляется гораздо меньшей, чем в Европе. Ясно, что если Лукашенко слетит, что всё-таки вероятно, то Беларусь почти наверняка ждут заметные системные изменения. Вот это мы и имеем ввиду, когда говорим, что Запад стабильнее авторитарных режимов и, следовательно, менее перспективен для экспансии анархистских идей в обществе.

Что касается Украины — она где-то между. С одной стороны бедность и слабость государства дают анархистам простор. С другой — включённость страны в политическую орбиту Запада делает весьма вероятным его прямое или косвенное вмешательство для подавления антикапиталистического движения, если оно вдруг наберёт в Украине серьёзные обороты.

* * *

Мани, ты уже второй комментарий подряд не гнушаешься передёргиваниями, это расстраивает. Мы настроены на товарищескую дискуссию.

Первое было: «Если я правильно понял, вы пытаетесь сказать, что переориентация с России на условный "Запад" всегда вредит простым людям». - мы этого нигде не говорили.

Теперь: «Это следует читать как "ФСБ, сажай больше анархистов, а лучше расстреливай - чем больше посадок и насилия, тем ближе революция", я правильно понял?» - опять передёргивание, мы нигде этого не писали и на это не намекали. Мы считаем, что революции случаются в странах неблагополучных и репрессивных, пожалуй, чаще, чем в «благополучных», скопивших достаточно ресурсов, чтобы смягчить эксплуатацию и угнетение и установить более стабильную и мягкую представительную демократию. Неужели это новость? Во второй половине ХХ века революции происходили в третьем мире, а также в странах Варшавского договора, а не в капиталистической метрополии.

Далее: «Покажите графики, доказывающие, что после 2014 года курс гривны непрерывно падает» - опять передёргивание, мы нигде не писали о «непрерывном падении». Гривна упала к российскому рублю по сравнению с началом 2014 года более, чем в полтора раза, грубо говоря, если в феврале 2014 года гривна стоила 4 рубля, то теперь 2,7. Не похоже, что зарплаты выросли в те же полтора раза.

«Можно конкретные примеры из Европы, пожалуйста?» - а почему из Европы? В Европе примеров стран, поменявших ориентацию после большого исхода из Варшавского договора и распада Югославии — вообще очень немного, Украина чуть ли не единственный пример. С Сербией там ещё надо разбираться и вникать. Зато есть пример Аргентины, где неолиберальные реформы (а они, как правило, идут в пакете с «западной» ориентацией) привели в 2001 году к тяжёлому экономическому кризису. В Украине — тоже неолиберальные реформы, их последствия мы оценим в ближайшем будущем. В Беларуси, в случае победы «западников», логично ожидать того же самого. В программе даже социал-демократических партий, на которые мы ссылались в предыдущих текстах — приватизация госсектора. Это те меры, которые могут поддерживать анархисты?

Мани,

Что такое революция — это корневой вопрос. Если совсем коротко и упрощённо, то, на наш взгляд, социальная революция — это значительное преобразование социальных отношений в сравнительно сжатые сроки, сопровождаемое разрывом, а не преемственностью с прежними социальными формами (хотя, понятно, что ничего чистого в природе нет — и у всякой революции есть и «эволюционная» составляющая). Социальная революция едва ли возможна без революции политической, то есть без создания политического строя, который будет соответствовать меняющемуся обществу.

К идее постепенного (без «скачкообразной» политической революции) внедрения анархистских принципов в общество мы относимся скептически, поскольку у капитализма и государства достаточно инструментов, чтобы ассимилировать эти малые изменения. Кстати, если о «большом 1968-м» говорят как о революции субкультур и сексуальной революции, то сегодня ясно, что Система не только прекрасно уживается с нововведениями 68-го, но и превратила их в потребительские практики, абсорбировала их.

Поэтому, грубо говоря, «Не-первый мир», где случаются политико-социальные революции представляется предпочтительнее, чем «Запад», где Система устойчиво притом, что более открыта к внедрению малых социальных и культурных инноваций, иногда даже если они исходят от анархистов.

Объясню, почему я не имел ввиду, что «чем больше репрессий, тем лучше» (действительно мне стоит чётче формулировать): в неблагополучных странах (бедных, с ограниченно эффективной политической системой) более вероятны революции. Репрессии, сами по себе, не создают никаких плюсов для революции — они просто зачастую идут в комплекте с неблагополучностью и банкротством верхов удерживать власть нерепрессивными методами. «Запад» же более эффективен не в том смысле, что он хорош, а в том, что он умело предотвращает политические и социальные революции.

***

По поводу неолиберальных реформ — мы нигде не писали, что постсоветские автократии более «социальны», чем глобальный капитализм. Мы лишь утверждаем, что прозападные оппозиционеры, придя к власти, проводят неолиберальные реформы, что усиливает (или по крайней мере, не ослабляет) и увековечивает эксплуатацию и угнетение.

Почему увековечивает? Я предполагаю, что государственную собственность сделать общественной/муниципальной/коллективной в случае социальной революции будет проще и безболезненнее, чем частную. Это только мысль и предположение.

Кстати, это некая манипуляция (уверен невольная): когда мы пишем, что в Украине неолиберальный курс приводит к бедствиям для народа, это вовсе не значит, что мы говорим — а вот посмотрите, надо как в путинской России. Мне кажется негативным явлением такой дуализм сознания, распространённый здесь в комментариях, мол, если вы критикуете Запад, значит вы считаете путинщину чем-то более хорошим.

***

И мелкая частность по фактологии. Евросоюз, конечно, репрессировал намного больше анархистов, чем Путин. Наших товарищей из повстанческого крыла в одной только Греции или Италии сидит в тюрьмах больше, чем в России. Что не говорит о том, что ЕС более репрессивная система — но факт остаётся фактом.