Майкл Хардт и Антонио Негри: "Декларация. Глава I. Кризис и его формы субъективности. Медиатизированный"

Из-за того, что раньше люди были ограничены в доступе к информации и средствам коммуникации для связи друг с другом и обмена собственными мнениями, часто возникало впечатление, что политические действия в масс-медиа практически не освещались. Сегодня репрессивные государства действительно предпринимают попытки ограничения доступа к различным сайтам, они закрывают блоги и странички Facebook, нападают на журналистов, блокируют доступ к необходимой информации. Противодействие подобным мерам, несомненно, является важной частью борьбы, и мы постоянно оказываемся свидетелями того, как медиапространство и доступ к нему преодолевают подобные барьеры, срывая попытки заставить нас молчать и преградить нам доступ к информации.

Однако сейчас нас больше беспокоит обратная проблема, а именно то, что нынешние «медиатизированные» буквально завалены избытком информации и принуждены к взаимодействию и самовыражению. «Сейчас дело не в том, что люди ограничены в выражении собственного мнения, – пишет Жиль Делез, – проблема в том, что не хватает пространства, где можно было бы побыть наедине со своими мыслями и потом уже решить, что сказать. Репрессивные власти не препятствуют самовыражению людей, наоборот, они скорее побуждают нас к этому. Вот уж повезло! Ты имеешь право говорить только тогда, когда тебе по существу сказать нечего, но ведь только тогда, когда ты обязан молчать, у тебя есть шанс найти нечто редкое (если даже не редчайшее!), но именно то, что будет стоить того, чтобы об этом сказать»[1]. Проблема избытка, тем не менее, никак не связана с везением, и она даже никак не зависит от количества. По-видимому, здесь Делёз ссылается на политический парадокс, на который в своё время обратили внимание Этьен де ла Боэси[2] и Бенедикт Спиноза[3]: порой люди вступают в борьбу за собственное рабство, будто бы в нём заключается их спасение. Действительно ли, что через добровольное общение и выражение собственного мнения, через социальные сети, через ведение блогов и просмотр сайтов люди содействуют репрессивным властям вместо того, чтобы им противодействовать? Делёз говорит, что вместо поглощения информационных потоков и взаимодействия, нам часто нужна лишь тишина, чтобы спокойно обдумывать свои мысли. Не такой уж это и парадокс. Для Делёза целью является не тишина сама по себе, но лишь условия, при которых была бы возможность говорить важные вещи. Другими словами, проблема политического действия и освобождения заключается не в количестве доступной информации, объёма взаимодействия и самовыражения, но, скорее в их качестве.

Важность доступа к информации и средствам коммуникации в репрессивном аппарате (как и в освободительных проектах) усиливается тем фактом, что трудовой процесс и экономическое производство становятся всё более «медиатизированными». Медиа и коммуникационные технологии играют всё более существенную роль во всех видах производственных процессов и являются ключевым фактором, обеспечивающим сотрудничество, необходимое для нынешнего биполитического производства. Средства коммуникации и социальные сети, особенно в странах первого мира, одновременно способствуют как и освобождению трудящихся, так и, наоборот, укреплению их оков, связывающих их с работой. С помощью смартфона и беспроводного соединения, мы можем быть где угодно и при этом всё еще заниматься своей работой. Как следствие, мы вскоре осознаём, что куда бы мы не пошли, мы всё еще загружены своей работой! Таким образом, главным фактором, стирающим различия между жизнью и работой, является медиатизация.

Следовательно, подобных работников было бы более корректно называть не отчуждёнными, а «медиатизированными». Сознание отчуждённых работников разорвано или разделено на части, сознание «медиатизированных» включено в сетевую среду или же поглощено ей. Сознание «медиатизированных» не расколото, но скорее фрагментировано и рассеяно. Медиа не делают нас пассивными. Наоборот, они постоянно призывают нас к участию, к выбору тому, что нам нравится, они помогают нам выражать наши мнения и рассказывать о своей жизни. Медиа постоянно реагируют на наши предпочтения и антипатии, и за это требуют от нас всё большего к ним внимания. Таким образом, «медиатизированный» – это такой странный субъект, ни активный, ни пассивный, но постоянно погружённый в медиасферу.

Но как же нам отделить репрессивную власть медиа над нами от заключенного в них освободительного потенциала? Есть ли возможность разделить те или иные потоки информации и средства коммуникации по их качественным характеристикам? Может быть, оглянувшись назад, исследовав роль, которую играли потоки информации и средства коммуникации, к примеру, на заводе, мы получим некоторые подсказки на заданные вопросы. В начале шестидесятых годов XX века Романо Альквати[4] (Romano Alquati) изучал различные типы информации, производимые работниками завода компании «Olivetti» из итальянского города Иврея, и он заметил, что работники производили информацию, способствующую развитию и прогрессу, в то время как управленческая бюрократия производила информацию, направленную лишь на поддержание стабильности. Маттео Пасквинелли[5] (Matteo Pasquinelli) перевёл замечание Альквати в плоскость различия между живой и мёртвой информацией, аналогично идеи Маркса о живом и мёртвом труде: «Живая информация непрерывно производится рабочими, но только с той целью, чтобы превратится в мёртвую информацию, застыв навсегда в машинах и во всём бюрократическом аппарате». На заводах было, по крайней мере, два способа коммуникации. Поскольку мёртвый язык машин и управления систематизирует и укрепляет существующую дисциплину и иерархические отношения, обмен живой информацией среди работников может быть мобилизован в коллективное действие и неподчинение. Так же, как и образ должника скрывает человеческую производительность, в образе «медиатизированного» прячется мистифицированный и лишённый всякого потенциала человеческий интеллект. Или, вернее сказать, «медиатизированный» наполнен мёртвой информацией, препятствующей созданию информации живой.

Но еще раньше похожие различия между различными типами информации и средствами коммуникации заметил Маркс, когда заявил, что французское крестьянство XIX века не способно действовать как класс. Он говорил, что с тех пор как крестьяне оказались разбросанными по всей сельской местности и не могли эффективно взаимодействовать друг с другом, они оказались не способны к коллективному политическому действию и не могли себя представлять, их должны были представлять другие[6]. Сельской жизни крестьян Маркс противопоставлял жизнь городского пролетариата, который способен к взаимодействию, способен к политическому действию и может представлять себя как класс. Однако было бы ошибочно считать, что с точки зрения Маркса проблемы информации и средств коммуникации заключаются лишь в количественном вопросе. Он не говорит, что крестьяне не поддержали бы Луи Бонапарта и не разрушили бы его имперские мечты, если бы они читали все газеты, знали бы о его политических интригах, бессмысленных войнах и его игорных долгах. Гораздо более важно то общение, которое сопутствует жизни пролетариата и которого лишёно крестьянство, а именно общение, включающее в себя реальное и физическое взаимодействие, неизбежно возникающее во время работы на заводе. Класс и база политического действия формируются не через распространение информации или даже идей, но скорее через создание политического воздействия, которое не может обойтись без физического сближения.

Палаточные лагеря и «оккупации» 2011 года вновь обнаружили истинную силу такого взаимодействия. Facebook, Twitter, в целом Интернет и другие коммуникационные механизмы несомненно полезны, но ничто не способно заменить взаимодействие и общение живых людей, что является базисом коллективного политического разума и действий. Во всех «оккупациях» США и по всему миру, от Рио-де-Жанейро до Любляны, от Окленда до Амстердама, даже если акции и длились совсем недолго, участники чувствовали созидательную силу коллективного политического воздействия, благодаря тому, что они были все вместе, общались и взаимодействовали вживую. Может быть, в этом отношении показательно то, что призыв «оккупировать» Уолл-Стрит летом 2011 года впервые прозвучал со стороны «Adbusters», призыв был выражен в довольно художественной форме, и как следствие был услышан и нью-йоркским коллективом художников. «Оккупация» является чем-то вроде хэппенинга, небольшое представление, которое имеет политический смысл и способно оказывать влияние на эту сферу.

Средние классы и традиционные левые осознают нашу жёсткую интеграцию в медиасферу и то пагубное влияние, что она на нас оказывает, но единственный выход, что они могут предложить, опирается на смесь их ностальгии со старомодным левым морализмом. Они знают, что медиа всё глубже и глубже проникают в наши жизни, они знают, что газеты, ТВ и сетевые медиа могут накормить нас лишь поверхностными впечатлениями. Раньше процесс написания и отправления письма занимал немалое количество времени – ведь для того, чтобы отправить письмо, его надо было обдумать, составить, запечатать в конверт, отнести к почтовому отделению и опустить в почтовый ящик, – сейчас же весь процесс стал протекать очень быстро и письма превратились в немногословные e-mail сообщения. Подробные жизненные повествования, рассказы о своих страстных желаниях и глубоких стремлениях сейчас свелись к типичнейшим вопросам социальных сетей: Ты где? Что ты делаешь? Богатство дружеских традиций свелось к примитивной процедуре «добавления в друзья». Возможно, необычайно широкую поддержку «оккупаций» можно объяснить тем фактом, что средний класс и традиционные левые видят, что эти движения заявляют о проблемах, от которых они также страдают, но не способны это явно выразить.