Герберт Маркузе: краткий путеводитель по взглядам философа

В 1965 году философ и социолог Герберт Маркузе придумал термин «репрессивная толерантность», обозначающий своеобразный способ угнетения. Эта идея актуальна и по сей день. Маркузе, как и многие левые радикалы 60х, строил свою карьеру, критикуя фашизм с мавзолея психоаналитики. Книга австрийского психолога Вильгельма Райха «Психология масс и фашизм», пожалуй, является классикой этого жанра.

Теодор Адорно, философ и представитель ранней франкфуртской школы, приложил немало сил, пытаясь на пальцах объяснить психологические корни фашизма. Он разработал теорию психического расстройства авторитарной личности. Спустя время, как часто бывает, болтовня мудрых стариков перекочевала в массовую культуру: психоаналитическая интерпретация фашизма легла в основу альбома «The Wall» Pink Floyd, что лишь поспособствовало росту популярности этой теории среди наших родителей. Для тех, кто в танке: стена, о которой идет речь, символизирует супер-эго.

Анализ опыта европейского фашизма лег в основу всех трудов Герберта Маркузе, самый важный из которых — «Эрос и цивилизация» и «Одномерный человек». Во фрейдистских прочтениях фашизма примечательно одно: Маркузе не трактует фашизм как отклонение от нормы или возвращение в примордиальное состояние. Если Россия всегда считалась отсталой страной, и потому Сталина легко было счесть за усатого варвара, а коммунистический авторитаризм (общенародный сталинский монархизм) — за некий тип примитивизма, то Германия не была периферийной страной. Немецкая нация повсеместно считалась наиболее рациональной в Европе.

Олимп культуры, подаривший миру Канта и Ницше. Поэтому Маркузе отказывался рассматривать фашизм как отклонение от пути модерна. По его мнению, фашизм являл собой результат естественной эволюции; противоречие в природе цивилизации. Именно поэтому конец Второй мировой войны считается началом постмодерна и трагической кульминацией модерна, по крайней мере, для западной цивилизации. Последовавший вскоре старт гонки ядерных вооружений между США и СССР лишь усилило впечатление среди критиков массового общества. Холодная война интерпретировалась как форма сублимированной агрессии. Маркузе утверждал, что «концентрационные лагеря, массовое истребление людей, мировые войны и атомные бомбы вовсе не «рецидив варварства», а безудержная реализация достижений современной науки, технологии и власти».

Усматривается неразрывная связь между фашистской Германией и современным американским обществом. Для Маркузе ядерное оружие служило проявлением основополагающего психологического феномена: люди агрессивны по своей природе. В нас есть инстинкт смерти, желание убивать. Общество вынуждает нас подавлять этот инстинкт. Когда этот контроль успешен, инстинкт эффективно сублимируется, и супер-эго сохраняет контроль над индивидом.

Например, Герберт Маркузе на полном серьезе описывал практику хирургии как «сублимированную агрессию». Маркузе считал, что истинное желание хирурга — убить и расчленить пациента. К сожалению, это против правил, так что хирург довольствуется более «клиническим» решением, разрезая пациентов, отчленяя отдельные части, а потом сочленяя их заново. Таким образом, мы можем рассматривать развитие классического военно-промышленного комплекса как некую форму суррогатного удовлетворения желания. Если это не помогает, то мы имеем диктатуру, войны и геноцид. 

Маркузе осознавал, что главное препятствие для развития кроется в теории инстинктов Фрейда. Пока ид разделено между позитивным и негативным инстинктами (любовь и смерть, Эрос и Танатос), невозможно избежать пессимистических выводов Фрейда. Индивид, живя в обществе, неизбежно подвергается подавлению, потому что выход за границы общества — это возвращение к жестокому варварству. Истинное освобождение возможно, если человек найдет способ отдать Эросу приоритет в борьбе за контроль над Ид.

Любого, кто испытал на себе влияние христианства, можно легко убедить в том, что силой любви можно победить все. Если бы любовь могла контролировать бессознательное и вытеснить наши агрессивные и разрушительные влечения, то не было бы причин для подавления и любых форм социального контроля. Мы смогли бы «отдать власть любви». Однако Маркузе был достаточно мудр — он осознавал, что христиане без особого успеха около двух тысяч лет муссируют идею «полюби ближнего своего», а идеальное общество до сих пор так и не создано. Люди довольно быстро поняли, что невозможно организовать даже простую коммуну, где все ее члены будут вести себя как святые.  

То, что предложил Маркузе, представляло собой некий гибрид марксизма и фрейдизма. Он утверждал, что высокая степень подавления инстинктов, которая требовалась на протяжении истории цивилизации, обусловлена не столько присущей Ид силе деструктивных импульсов и необходимости держать их под контролем, сколько нашей материальной нуждой. Другими словами, «проклятие Адама», т.е. требование обеспечивать себя, трудясь в поте лица своего, делает наше общество столь репрессивным. Однако с ростом технического прогресса и промышленного производства мы окажемся в состоянии сбросить с себя это проклятие. В условиях «мира без нужды» всю работу будут выполнять машины, а людям останется лишь смеяться, играть, любить и созидать. 

Таким образом, Маркузе с успехом заключил критику в оболочку того же самого политического анализа, которым мотивировался традиционный марксизм. Как-никак, сам Маркс верил, что капитализм заложит основу для будущего коммунистического общества, ликвидировав нужду, позволив трудящимся «утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, а после ужина предаваться критике».

По мнению Маркузе, это не только ликвидирует конфликт между классами, но и приведет к исчезновению репрессивного супер-эго. Работа станет подобием создания художественного произведения, позволяя каждому человеку полностью реализовать творческие способности. Обществу больше не нужно будет заставлять людей соответствовать «одномерной» модели, и все правила и ограничения, доминирующие в повседневности, рассеются и исчезнут. Раз машины способны позаботиться обо всех наших материальных нуждах, мы можем спокойно совершенствовать нашу духовность, предаваться игре творчества и сформировать общество, основанное не на потребностях экономического производства, а на товариществе и любви.

Мы все поголовно можем заниматься сексом, а машины пусть работают. Маркузе так и не смог признать конкурентную природу нашего потребления и важность позиционных благ. Дома в престижных районах, изысканная мебель, быстрые автомобили, стильные рестораны и крутые наряды — все это дефицитно по своей природе. Мы не можем производить эти блага в большом количестве, так как их ценность определяется знаками отличия, которыми они служат для потребителей. Таким образом, получается, что идея преодоления дефицита через увеличение производства несостоятельна; в нашем обществе дефицит есть социальное, а не материальное явление. Он упустил из вида значимость этой проблемы.

Согласно марксистскому анализу, осуществлению этой утопии препятствуют классовые интересы капиталистов. Хотя первоначально капитализм был прогрессивной силой, постепенно классовые отношения стали путами, мешающими развитию производственных технологий. Ведь если фабрики будут полностью автоматизированы, что может заставить их оставаться в частном владении? Какой вклад в них осуществляет капиталист? Он вообще не работает. Так почему бы не национализировать фабрики и не позволить людям пользоваться тем, что они производят? Таким образом, фрейдистская критика общества соединена здесь с марксистским анализом классов. Маркса, главным образом, заботила эксплуатация рабочего класса; Фрейда беспокоил факт подавления всех членов общества. Из синтеза того и другого родилась новая концепция — угнетения.

Группа угнетаемых людей похожа на класс, поскольку она находится в асимметричных отношениях с другими группами общества. Но она отличается от класса тем, что отношения с другими группами регулируются не с помощью анонимных институциональных механизмов (таких как система прав на собственность), а скорее посредством некой формы психологического доминирования.  

В современном обществе все люди, по сути, одинаковы, так как подчиняются одним и тем же желаниям.   Мы можем допустить, что капитализм породит благосостояние на короткий промежуток времени. Но счастье и свободу всем он дать не может.  

Культ потребления является одной из форм общественного контроля. В этом он сравним с коммунизмом. Внешне система, в которой мы живем (капитализм), претендует на то, что основана на демократических принципах, но на самом деле она является авторитарной в том, что несколько человек диктуют наши представления о свободе посредством рекламы. Они оставляют нам только один способ быть счастливыми — покупать. В этом обществе люди несвободны в том, что работают больше, чем им необходимо для обеспечения реальных основных потребностей. Оно разрушительно в том, что материальные предметы или деньги становятся средством социальной связи.  

Право на окончательный ответ в вопросе, какие потребности истинны и какие ложны, принадлежит самим индивидам, — но только на окончательный, т. е. в таком случае и тогда, когда они свободны настолько, чтобы дать собственный ответ. До тех пор, пока они лишены автономии, до тех пор, пока их сознание — объект внушения и манипулирования (вплоть до глубинных инстинктов), их ответ не может считаться принадлежащим им самим.  

Люди узнают себя в окружающих их предметах потребления, находят свою душу в своём автомобиле, стереосистеме, квартире с разными уровнями, кухонном оборудовании. Сам механизм, привязывающий индивида к обществу, изменился, и общественный контроль теперь коренится в новых потребностях, производимых обществом.  

Продукты обладают внушающей и манипулирующей силой; они распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности.  

Молодежные движения это не авангард революции, а вспомогательный элемент, который разжигает и влечет за собой рабочую борьбу.  

Свободные выборы господ не отменяют противоположности господ и рабов… Свобода приходит на смену господству – и вновь приводит к утверждению господства.   

Наши цели, наши ценности, наша новая мораль должны уже сейчас проявляться в наших действиях. Тем новым человеком, к возможности которого мы стремимся, — этим новым человеком мы сами должны хотеть быть уже здесь и сейчас.  

В современном потребительском обществе не только и не столько государство, сколько труд и потребление, нескончаемая погоня за новейшими марками автомобилей, стереофонических комбайнов и холодильников является инструментом господства, мощными орудиями включения человека в варварство общественных связей.  

Общество потребления развратило всех. Все жертвы и все зомбированы, никто не действует по собственной воле. Человек одномерен, поскольку им манипулируют за счет гипноза средств массовой информации, которые внедряют в каждое индивидуальное сознание ложные потребности и культ потребления. Единственное, что человек может противопоставить Системе — это Великий Отказ, тотальное неприятие Системы и её ценностей.

Чем более рациональным, продуктивным, технически оснащенным и тотальным становится управление обществом, тем труднее представить себе средства и способы, посредством которых индивиды могли бы сокрушить свое рабство и достичь собственного освобождения. Вразумить все общество — идея парадоксальная и скандальная, но, пожалуй, можно поставить под сомнение справедливость того общества, которое смеется над такой идеей, а между тем превращает население в объект тотального администрирования.  

Развитая индустриальная цивилизация — это царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической несвободы, свидетельствующей о техническом прогрессе. Сам способ организации технологической основы современного индустриального общества заставляет его быть тоталитарным; ибо «тоталитарное» означает не только террористическое политическое координирование общества, но также нетеррористическое экономико-техническое координирование, осуществляемое за счет манипуляции потребностями.  

В обществе, которое воспроизводит себя посредством экономической конкуренции, уже само требования более счастливого общественного существования означает бунт. Ибо если люди ценят наслаждение мирским счастьем, то они не могу ценить приобретательство, стремление к выгоде и власть экономических сил, которые сохраняют существование такого общества.  

Свобода предпринимательства с самого начала вовсе не была путем, усыпанным розами. Как свобода работать или умереть от голода она означала мучительный труд, ненадежность и страх для подавляющего большинства населения. И если бы индивиду больше не пришлось, как свободному экономическому субъекту утверждать себя на рынке, исчезновение свободы такого рода стало бы одним из величайших достижений цивилизации.  

Лозунг о том, что главное — это душа, становится очень полезным тогда, когда главное — это власть.

Антон КОРАБЛЕВ.