Анархия — это, конечно, не хаос... Но и не партия!

(отповедь на Исповедь неоплатформиста) 

Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пекла и ада,
А бойтесь единственно только того.
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Кто скажет: «Тому, кто пойдёт за мной,
Рай на земле — награда».
Александр Галич

Анархизм: между аморфизмом и платформизмом

Есть старый, но вечно актуальный анекдот. Когда Бог сотворил человека, Он дал ему три волшебных и чудесных дара: ум, совесть и партийность. Но Дьявол позавидовал человеку, вмешался и сделал так, что у каждого отдельно взятого человека Божественных Даров могло быть одновременно только два. То есть человек был или умным и партийным, но бессовестным, или умным и совестливым, но беспартийным, или, наконец, совестливым и партийным, но, увы, не умным... Читая «Исповедь неоплатформиста», я вспоминал эту притчу.

На заре «Автономного Действия», лет десять назад, в издании АД «Самоопределение» появилась переводная статья с говорящим названием «Тирания бесструктурности» (о том, что отсутствие структур порождает в движении не формальную, но оттого не менее жёсткую иерархию). А в одном из последних номеров «Автонома» была напечатана яркая статья против «организационного фетишизма». За те 24 года, что я участвую в анархическом движении, это движение всё время колеблется между Сциллой Партийности и Харибдой Аморфизма. В эпоху Перестройки, время расцвета Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) нами владел «бюрократический» зуд: организация, программа, казались не средством, а высшей ценностью; писание резолюций и программ, создание органов, анархическое «партстроительство» и самореклама отнимали огромное время и силы (оставляя немногое для реальной социальной борьбы). Мы, конечно, понимали, что анархизм антипартиен (и даже иронично назвали московский лекторий КАС Беспартшколой), но воспринимали эту антипартийность очень сужено (девизом КАС были слова, напоминающие лозунг Кронштадта 1921 года: «Власть народам, а не партиям!») - исключительно как отказ от громоздких бюрократических аппаратов, борющихся за власть над народом. Другой, более глубокий смысл анархической антипартийности, я понял лишь позднее. Ведь слово «партия» по-английски означает «часть», а партийность означает идеологичность, зашоренность, узость мышления, навязывание своей перспективы видения всем, как единственно верной и всеобщей. Антипартийность же означает здесь антиидеологичность, отказ от монополии на истину, стремление к диалогу и свободе и уважение этой свободы в других людях. Анархисты, в отличие от других, не пытаются монополизировать истину, подменить мыслью многообразие жизни и сказать людям: «Мы и только мы, знаем, «как надо» и всё сделаем для вас за вас или во главе вас». Потому что анархизм — не авангардная партия и не всё объясняющая идеология, а освобождающее человеческую личность и общество мировоззрение, которому по определению противоположна самоуверенная склонность к унификации. Но это я понял не сразу.

В 1990-ые годы — эпоху приватизационного безвременья и глубокого упадка российского анархического движения, для немногочисленных анархистов была характерна идиосинкразия к любым формам организации и любым измам, понимание анархизма не как социального и (анти)политического движения, а, скорее, как субкультуры (близкой хиппи и панкам) и образа жизни, включающего автостоп, вегетарианство, коммунитаризм, феминизм и — раз в год — поездки в экологические лагеря протеста «Хранителей Радуги» (которые наиболее ярко воплотили в своей деятельности ту самую «тиранию бесструктурности»). Немногочисленное движение распалось на отдельные «проекты», кружки и кампании друзей, причём его участники прямо-таки гордились и бравировали идейным невежеством и отсутствием продуманных убеждений. Реакцией на такую плачевную ситуацию стало создание «Автономного Действия» с целью объединить анархистов СНГ и попытаться выработать единую стратегию скоординированных действий. И я в 2002 году вступил в АД, надеясь обрести некую золотую середину между «тиранией бесструктурности» (характерной для «Хранителей Радуги») и «организационным фетишизмом» и некоторым партийным сектанством (присущим КАС и особенно МПСТ-КРАС).

В статье уважаемого неоплатформиста подняты важные вопросы и высказаны кое-какие бесспорные суждения (наряду со спорными). Совершенно верно замечено, что анархическому движению нужна стратегия (а не просто тактика и субкультурное замыкание в безмозглом и бесцельном активизме), нужна осмысленность как действий движения в целом, так и мотивации его отдельных участников (вряд ли синдром «подросткового негативизма» является достаточным мотивом). Верно, что для слишком многих из нас анархизм — лишь преходящая мода, красивая фраза, крутая поза. Верно, что организация не только не противоположна либертарным принципам, но предполагается ими... если только она является не самоценным фетишем, но полезным орудием. Вот тут-то и начинаются мои возражения по существу позиции уважаемого оппонента.

Махно нам друг, но анархизм дороже

В статье неоплатформиста много говорится о необходимости для анархистов «продумать будущее общество в мельчайших деталях» и «превзойти авторитарные организации» в собственной «тотальной организации». В качестве же образца приводится Платформа Аршинова-Махно, которую «почему-то» отвергло подавляющее большинство анархистов, не пожелавших объединяться в единую партию, наподобие большевиков. Мне кажется, совершенно не случайно в 1920-е годы Махно-платформист оказался «белой вороной» среди анархистов и его позицию осудили другие либертарии. Хотя опыт махновского повстанчества бесценен (как в своих достижениях, так и в своих ошибках и катастрофических неудачах), а в махновской критике оторванности от жизни и разобщённости анархистов России времён Великой Революции — много верного. Не случайно главный творец и вдохновитель Платформы Пётр Аршинов вскоре отрёкся от анархизма и вернулся к большевикам в СССР, перейдя на их позиции, ибо платформизм — это именно анархо-большевизм, попытка сочетать либертарные цели с авторитарными и тоталитарными практиками, стремление ради «эффективности» пожертвовать (временно) свободой. Махно, создавая и пропагандируя Платформу, абсолютизировал свой военный, милитаризированный опыт. А война - с её насилием, контрразведками, полевыми командирами — уже несёт бациллы государства. «Винтовка рождает власть», - говорил Мао. Из этого не следует, что анархисты должны поголовно сделаться пацифистами, но тем более не следует, что неизбежные издержки и уродства военного опыта должны быть объявлены эталоном и образцом для подражания в создании анархических организаций. Сам Махно вскоре осознал свои ошибки и прекратил к началу 1930-х годов пропаганду платформизма. Ведь, завидуя большевистской эффективности, анархисты всё равно не смогут превзойти их в «тотальной организации»; что может быть тотальнее ленинистского централизма и монолитной авангардистской партии, изначально построенной, по выражению Бухарина, как «орден меченосцев» для захвата и удержания власти? Махно — с его прагматизмом, опытом полевого командира, некоторыми авторитарными чертами характера, в ситуации разгрома и безнадёжности — предложил анархистам Платформу. Естественно, она была единодушно отвергнута анархистами, и слава Богу!

Что же до Бакунина с его планами создания тайной революционной организации друзей, которая в хаосе социальных катаклизмов будет направлять незримою рукою общество к Анархии, то здесь сказались недоизжитые пережитки авторитарного сознания XIX века с его бесконечными заговорами и конспирациями. Бесконечно любя Михаила Александровича Бакунина и восхищаясь им, как величайшим из анархистов, я, тем не менее, убеждён в том, что эту его «масонскую» любовь к тайным организациям мы должны оставить в его девятнадцатом столетии, как нечто, диссонирующее со всем духом анархизма.

АД — Действие Автономное, а не Партийное!

Наша организация называется Автономное Действие, а не Партийное Действие. Автономия, многообразие, диалог, спонтанность, свобода, инициатива, непредрешённость будущего и отказ от любого монополизма и унификации — относятся к числу базовых анархических ценностей. Как хорошо было показано в недавней статье об организационном фетишизме (не буду её пересказывать) увлечение процессом «организации», попытка — объединить всех анархистов в одну «партию», просчитать будущее, навязать всем свой «изм», подведя различных людей под один кем-то придуманный по науке аршин — антианархична. Бакунин отказывался предсказывать и описывать в деталях будущее либертарное общество, поскольку исходил из того, что жизнь и многообразное спонтанное человеческое творчество всегда богаче мысли. Конечно, многие анархисты (вспомним «Хлеб и Волю» Петра Кропоткина, «Вести ниоткуда» Уильяма Морриса или «Обездоленных» Урсулы Ле Гуин) подробно анализировали и критиковали пороки существующего общества, искали в нём ростки анархических отношений и позволяли себе помечтать об обществе будущего, но — не более того. Они никогда не стремились к непререкаемой тотальности, не пытались выдать свои дерзкие мечты и глубокие размышления за единую и единственно возможную программу Рая на Земле (как делали авторитарные социалисты от «Утопии» Томаса Мора и «Города Солнца» Томазо Кампанеллы до «Анти-Дюринга» Фридриха Энгельса).

Для анархистов жизнь (во многом иррациональная и бездонная) и её творчество — первично по отношению к мысли, личность - первична по отношению к обществу, а анархическое движение — первично по отношению к организации. Мы всегда должны чутко реагировать на малейшую опасность бюрократизации, монополизации инициативы и создания авангардистского революционного истеблишмента. Признавая свободу и право мечтать о будущем за собой, мы точно также признаём её за всеми другими людьми, что уже исключает «единообразие» и «продуманность до деталей» нашего идеала. Только так возможен диалог и открытость иному — без чего нет анархизма. В отличие от тех же марксистов — с их пантеоном классиков и непререкаемыми Священными Текстами (почти никто из марксистов не читал «Капитала», но все знают, что он есть, и что в нём содержится Вся Истина), анархизм всегда был многообразным и множественным по своим формам и проявлениям, видениям целей и путей. В этом и наша слабость, но и наша сила, жизненность. Отсюда вытекают и непартийные формы организации анархистов: федерация, сеть, координация, отказ от любых монополий, вождей, безоговорочных авторитетов и власти большинства.

По справедливому суждению неоплатформиста, анархизм — не просто мода, красивая фраза или тинэйджерская субкультура. Но анархизм и не идеология, не партия — монолитная, всезнающая. Прежде всего анархизм — мировоззрение, мечта (воплощающаяся в действительности), бунт личности, перерастающий (по Штирнеру) в социально-революционное движение за самоосвобождение человечества. Анархизм не знает ни узких рамок партии, ни окончательных форм идеологии, ни монополии на свободу и творчество. Он принципиально незавершён, принципиально многолик и спонтанен. Разумеется, личности (и группы личностей) могут проявлять активность в сопротивлении существующему миропорядку и в мечтах и размышлениях о будущем. Но именно все люди! У анархистов (и, тем более, какой-то одной организации анархистов) не может быть монополии на действие, на мечту, на альтернативу, на свободу! Отстаивая эти права за собой, мы должны признать подобные права за другими (что уже исключает возможность создания единственной анархической партии, знающей - «Как надо», и единственной программы светлого будущего, предлагаемых платформистами). Загнать все проявления и аспекты анархической вселенной в одну доктрину, в одну-единственную организацию? Невозможно и не нужно! Каждый вольнодумец найдёт в анархизме (соединяющем разнообразные аспекты социальной критики и либертарных практик) нечто, созвучное себе. Гармония и свет «аполлонического» Кропоткина также дороги анархистам, как бунтарская неуспокоенность «дионисийского» Бакунина, индивидуализм Штирнера, как и коллективизм Малатесты, эстетические грёзы Морриса, как и конструктивные проекты Прудона, едкий сарказм Гашека, как и мистичность Чжуан-цзы, дерзкая и безшабашная отвага Махно, как и миролюбие Толстого, этический пафос Торо, как и религиозное вольнодумство Бердяева... Как вогнать все эти проявления анархизма в нечто единое и нужно ли стричь всех под одну гребёнку?

Партийность, одержимость строительством организации, формализм, самоуверенность, нетерпимость к иному, единообразие, культ дисциплины и утилитарная установка на эффективность, проповедоваемые (нео)платформистами, сведение всей анархической деятельности только к (анти)политической деятельности, плохо вяжутся с анархическими ценностями. Ибо анархизм растёт из инициативы отдельных личностей (пусть и объединённых в союзы, ассоциации, координирующих свою деятельность и проявляющих солидарность), приветствует спонтанность и многообразие, опирается на стихии бунта и творчества (которые трудно вогнать в рамки программ и структур) и не замыкается в (анти)политике. При всём том, разумеется, осмысление существующих форм несвободы, отчуждения, иерархии, власти и эксплуатации и размышления (в диапазоне от возвышенных мечтаний до практического рассмотрения различных механизмов и процедур) об ином мире и согласование стратегии борьбы — очень важно для анархистов.

Платформизм (анархо-большевизм), как и аморфизм (или анархо-хаотизм) — это полярные крайности, допускаемые в рамках анархического многообразия. Но, если второй в своей односторонности грозит деструкцией и дискредитацией анархического движения, то второй — унылым авторитаризмом и скучным однообразием грозит угасанием анархического огня. Надеюсь, что российские анархисты сумеют пройти между хаотической Сциллой и партийной Харибдой, уважая разность своих установок и вместе с тем достигая взаимопонимания и взаимодействия в главных вопросах.

Пётр Рябов